Медведев
Шрифт:
О чем они разговаривали, на каком языке — секретом не осталось. Впредь слесари стали получать на рубль-два больше, чем раньше, Дмитрий же рабочими был окончательно принят в свои.
Частенько кто-либо из рабочих обращался к Медведеву как к грамотному человеку с просьбой объяснить непонятное место в газете. Порой после этого разгорался свор, и Дмитрий не всегда выходил из него победителем. У него, конечно, были знания, какими не располагали товарищи по цеху, но даже самые малограмотные из них знали о жизни что-то такое, что ему пока было неведомо.
Однажды Дмитрий стал свидетелем, как в саду Общества трезвости два хулигана приставали к одинокой девушке. Он вступился за нее, и хулиганы
— Ну ударь!
Тот опустил руку… Видно, было что-то такое в серо-зеленых глазах высокого подростка, что смутило даже отпетого хулигана. Позднее, правда, уличная шпана все- таки отомстила Дмитрию. Его подкараулили в глухом безлюдном месте, ослепили сильным фонарем, набросили на голову мешок и избили до потери сознания.
В четырнадцать лет Дмитрий убежал из дома, чтобы прийти на помощь уже не одинокой обиженной девушке, а… крохотной далекой Черногории, поднявшейся против турецкого владычества на Балканах. Еще и двух товарищей увлек за собой. Разработал, как ему казалось, вполне реалистический маршрут: сначала пешком до Брянска, потом поездом до Одессы (конечно, «зайцами», денег у ребят было — кот наплакал), затем на лодке в Болгарию, оттуда до Черногории уже рукой подать.
Добраться ребята сумели только до Орла. Тут безбилетников изловили кондукторы. Домой беглецов вернули с полицией. В тот же день Николай Федорович, изрядно переволновавшийся за бессонную ночь, выпорол сына — второй и последний раз в жизни. Дмитрий прощения не просил, наказание терпел молча, но когда отец упрекнул его, что не пожалел он родителей, убежав из дому, выкрикнул с досадой:
— А черногорцев, которые там одни за свободу дерутся, тебе не жалко?
И Николай Федорович отбросил ремень в сторону…
4 апреля 1912 года на Ленских золотых приисках в Сибири солдаты расстреляли бастовавших с февраля рабочих. По всем промышленным центрам страны тотчас прокатилась волна стачек протеста. Осенью сотни тысяч рабочих бастовали уже в ответ на смертный приговор, вынесенный царским судом семнадцати матросам Черноморского флота.
Политические стачки, демонстрации, митинги 1912 года означали новый подъем революционного движения в России. Пражская конференция РСДРП 1912 года сформулировала позицию большевиков в этих условиях так: партия берет курс на демократическую революцию и на перерастание ее в социалистическую.
Как раз тогда усилиями Александра Медведева, Михаила Иванова, Григория Панкова и других большевиков на Брянском заводе была восстановлена партийная организация, разгромленная в период реакции. В Брянск приехал участник работы Пражской конференции Николай Кубяк. На нелегальном собрании в лесу близ озера Орлик он рассказал товарищам о решении конференции. Кубяк привез с собой и первые номера новой большевистской газеты «Правда». Ленинская газета стала регулярно поступать во все цеховые партячейки. Рабочие Бежицы собирали деньги на ее издание, регулярно посылали в редакцию корреспонденции о тяжелых условиях заводской жизни.
В первую годовщину Ленского расстрела большевики организовали и провели на заводе стачку памяти жертв жестокой расправы, в которой участвовало 11 тысяч человек. На многих заводах были расклеены большевистские листовки. Текст гласил: «Знайте, тираны, что каждая капля пролитой вами народной крови породила героев, которые гордо бросают вызов и говорят: «Стреляйте, вешайте, казните, купайтесь в крови. Ничто не может остановить народную месть. Ваш час уже пробил».
Мите было доподлинно известно, что к распространению этой листовки Александр имел прямое отношение, потому что видел у брата изрядную пачку прокламаций. Видимо, подозревали о том и власти, так как на следующий день после стачки, а точнее — ночью в дом Медведевых впервые нагрянула полиция. Всех подняли на ноги, несколько часов обыскивали комнаты, чердаки, чуланы. Митя и Алеша сидели в горнице и с ненавистью взирали на полицейских, шаривших по ящикам комодов, выворачивающих из сундуков вещи, заглядывающих, к негодованию Николая Федоровича, даже за иконы.
Полицейские так и не нашли ничего крамольного, но брата все-таки увели. Правда, через день Александра освободили. Прекрасный конспиратор, он не дал властям ни малейшего повода упечь себя под суд или административную высылку, хотя и состоял уже давно под негласным надзором полиции. В доме Медведевых или в сарае ночевали иногда незнакомые люди. Саша никогда не говорил, кто они, делал вид, что ничего особенного в этом нет. Николай Федорович, удивительное дело, ни разу не выразил своего недовольства по поводу незваных гостей. Однажды только, заглянув в комнату младших сыновей, сказал строго:
— Если кто будет спрашивать, что за люди ночевали, вы знать ничего не знаете, слыхать не слыхивали и видеть не видывали…
Ночные обыски в доме Медведевых повторялись регулярно вплоть до Февральской революции. Они стали настолько привычными, что Дмитрий приспособился даже во время их проведения учить уроки — все равно спать не дают.
Первое пробуждение интереса к политике, хотя и невольное, еще никак не вступало в противоречие с гимназической жизнью Мити Медведева. Он организовал в гимназии литературный кружок, руководил им и даже сам писал стихи, увлеченно участвовал в любительских спектаклях — играл, к примеру, Хлестакова в «Ревизоре», занимался модной тогда «сокольской» гимнастикой. В гимназическом оркестре Митя играл, и неплохо, на мандолине, гитаре и трубе-баритоне.
Закон божий был в гимназии обязательным предметом и единственным, к которому Дмитрий не испытывал ни малейшего почтения, равно как и к его преподавателю-священнослужителю. По субботам и воскресеньям гимназисты должны были непременно присутствовать в церкви на обедне. Дмитрий и Алексей, однако, частенько пропускали службы, за что наказывались «безобедом» или карцером. Это не действовало, и тогда классный наставник нашел более верное средство воздействия: он пригрозил, что если Медведевы будут по-прежнему манкировать богослужениями, не видать им разрешений гимназического начальства на посещение спектаклей и концертов.
Все же однажды произошел почти что скандал, по счастью для Дмитрия, все обошлось без последствий. Брат Алексей спустя много лет так описал это происшествие: «Уроки закона божия Дмитрий недолюбливал. Правда, эти уроки вдохновляли его на писание стихов, и за это он чуть не поплатился исключением из гимназии. Когда поп объяснял, что «бог вездесущ и всемогущ», Дмитрий написал стихотворение о том, как бог из закрытого наглухо и запертого на замок сундука, используя свое всемогущество, выползает через замочную скважину, и пустил его по классу. Нашелся художник, который нарисовал бога с большой бородой выползающим из сундука и приписал: «Пищит, но лезет». Этот стих с карикатурой обошел весь класс, и на каждой парте гимназисты хихикали, улыбались и следили, какое впечатление произведет он на других. Таким образом урок закона божия, всегда строгий, превратился в самый веселый. Поп был в недоумении, некоторых не в меру развеселившихся учеников поставил к доске, но это еще больше всех развеселило. Когда стихотворение вернулось к Дмитрию на заднюю парту, он не выдержал и так громко стал смеяться, что не заметил, как к нему подошел поп. Поп стал отбирать листок, Дмитрий не отдавал, у них чуть не дошло до драки.