Мегера
Шрифт:
– Куда вас ранило? – также по-немецки спросила Сара.
– Эти трусы бросили бомбу, она взорвалась сзади, – прошептал офицер.
Рядом появился Либор и ещё какой-то человек в немецкой форме. Водитель, поняла Сара.
– Надо спасти господина рейхспротектора, – закричал водитель, – или он истечёт кровью.
– Я врач, – ответила ему Сара, – но тут мы ничего не сделаем, надо отвезти его в больницу. Тем более она возле нас, на холме. Либор, давайте погрузим офицера в твою машину и отвезём на Буловку. Только быстро, а то он умрёт от потери крови.
Либор открыл кузов грузовика, и они втроём погрузили стонавшего от боли немецкого офицера. Им помогли несколько прохожих. Подъехал трамвай. Из него вышли пассажиры. Если бы не дымящийся автомобиль, то можно было бы подумать, что ничего не произошло.
– Что же теперь будет, – шептал перепуганный водитель, – что теперь будет? Это же господин Рейнхард Гейдрих. Это же друг самого фюрера. Нас теперь всех отдадут под суд и пошлют на фронт. За то, что не уберегли.
У водителя осколком задело руку. Но он не обращал на это внимания. Сара вместе с причитающим водителем забралась в кузов к раненому. Машина медленно поехала по направлению к больнице. Сара положила голову раненого офицера к себе на колени. Он всё-таки был безумно похож на Виктора. На её возлюбленного мужа. И она молилась богине Юноне, чтобы этот офицер не умер. Потом она прочитала про себя еврейскую молитву. Попыталась вспомнить «Отче наш», но осилила только две первые строчки.
Внезапно автомобиль остановился. Раздались крики. Откинулся кузов. Какие-то люди бережно взяли раненого и отнесли его в больницу. Сара с их же помощью спрыгнула с кузова. Её одежда была заляпана кровью.
Сара как в тумане дошла до своего отделения. Заведующий ждал её на пороге.
– Я всё знаю, мне уже доложили про ваш геройский поступок, – скороговоркой выпалил он, – вам сейчас помогут переодеться, и можете идти домой.
– Я не пойду, – почему-то испугалась Сара, – я останусь работать. Мне надо переодеться, и я останусь работать. Если надо, я могу сдать кровь для раненого офицера.
– Это не просто офицер, это рейхспротектор, – перебил её заведующий, – а насчёт сдачи крови вы хорошо придумали. Я пойду отдам распоряжения.
И он умчался. А Сару привели в сестринскую, переодели, как маленькую. Напоили кофе. Коллеги обращались с Сарой, как с тяжелобольной. А она и была больной. У неё болело и разрывалось сердце от любви к своему римскому мужу Виктору и от жалости к раненому немецкому офицеру, так похожему на Виктора. Сара выпила кофе, посидела минут пять. Потом поднялась и отправилась в операционный зал. Приняла роды.
Только собрались отдохнуть, как примчался заведующий. Всем сдать кровь для рейхспротектора Богемии и Моравии. Все безропотно пошли сдавать кровь. Сдали по пол-литра каждый. Вернулись в операционную. Рожениц, на счастье, не было, словно они все прониклись важностью момента и отложили роды до более подходящего случая.
Всей бригадой переместились в сестринскую. Вновь прибежал заведующий. Принёс сосиски и красное вино. Выпили. Начали расспрашивать Сару. Она рассказала, что опаздывала на работу и её подвёз знакомый шофёр. И как они увидели взорванную машину. И как довезли рейхспротектора до Буловки.
Сару слушали, спрашивали подробности. Гадали, что будет из-за этого покушения. Большинство жалело раненого. Ведь именно при нём в Чехии были повышены зарплаты и нормы питания. Вновь примчался взмыленный заведующий. Выпил с ними вина. Сказал, что за инициативу сдать кровь его лично поблагодарил заместитель Рейнхарда Гейдриха. И что о покушении уже известно в Берлине.
Незаметно наступил вечер. Сестричка постелила Саре в пустующей палате. Сказала, что её разбудят только в самом экстренном случае. И что это распоряжение заведующего: Сару не беспокоить. Она сегодня героиня и должна выспаться.
Сара поблагодарила девушку. Прилегла на кровать не раздеваясь. Сил не было. И мгновенно уснула.
Глава 4. Алёна
Алёна открыла глаза. Рывком встала. Питер. Её комната. Почти два часа дня. В соседней комнате кто-то разговаривает. Видимо, дедушка пришёл. Но сейчас не до него.
Не одеваясь, Алёна пододвинула к себе ноутбук, включила. Набрала в Википедии «Рейнхард Гейдрих». С экрана на неё взглянуло знакомое лицо. Лицо Виктора-Гейдриха. Алёна принялась читать о покушении.
Всё. Ни слова о враче, которая находилась в полицейском автомобиле. Будто и не было там Сары. Лишь было указано, что 3 июня Гейдрих скончается в больнице.
Алёна задумалась. Все её три женщины всё это время жили незаметно, не привлекая ничьего внимания. Обычные женщины, 38-летняя в Риме, 28-летняя в Праге и 18-летняя в Санкт-Петербурге. И тут вдруг одна из них попадает в историю, и не просто в историю, а в событие мирового масштаба. Уже одно это было плохо, очень плохо. А то, что про Сару нигде не упоминалось в связи с этим событием, было не просто плохо. Это было ужасно. Это было очень опасно. Алёна ощущала эту опасность каким-то шестым чувством.
Одно дело было отправить Виктора за прядью волос Христа. А совсем другое – быть свидетелем покушения мирового масштаба. И при этом остаться не замеченной историками. Это было плохо.
Алёна встала. Накинула халат и прошмыгнула в ванную. На кухне сидели мама с дедушкой и пили чай. Дедушку Алёна любила. Даже, возможно, больше, чем родителей. Папа был постоянно на работе или в командировках. Мама жила в своём мире. Подруги, шопинг, социальные сети.
А дедушка хоть и появлялся редко, но всегда находил время для внучки. Любил погулять с ней по родному Питеру. Сходить в кино. Или дома посмотреть новый фильм. Или просто в кафе попить кофе. И поговорить. Говорили они на любые темы и обо всём. Когда Алёна только родилась и родители давали ей имя, то произошёл случай, который сразу же привязал внучку к деду.
Её привезли из роддома, положили на стол, развернули и стали любоваться прелестным ребёнком, который в ответ оценивающе смотрел на своих родственников. И тут дед начал возмущаться данным ей именем.
– Есть же уже Ленка в семье. Зачем путаться с одинаковыми именами? Назвали бы как-то по-другому. Полно же русских старинных имён. Аграфена, например. Или Агриппина.
Лежащий на столе ребёнок вздрогнул, перевёл взгляд на говорящего деда и постарался сфокусировать взгляд на нём. Удавалось слабо. Глаза разбегались. Тогда Алёна улыбнулась этому расплывчатому лицу, которое назвало её по римскому имени.