Мегрэ и привидение
Шрифт:
— Жаль, конечно, что вы, человек известный и уважаемый, впутались в такое дело. Надеюсь, что метр Спэнглер найдет веские доводы в вашу защиту.
Пиво еще не успели принести, когда раздался телефонный звонок.
— Да. Дюбуа?
Некоторое время он молча слушал.
— Хорошо! Спасибо. Ты тут ни при чем. Немедленно сообщи обо всем в прокуратуру. Я сам попозже туда подъеду.
Мегрэ встал и пошел к двери, не обратив внимания на вопросительный взгляд американца. Тот побледнел.
— Что случилось?
— Сидите и помалкивайте.
Он взглянул в соседнюю комнату, где Жанвье отстукивал на машинке показания Маринетты, и сделал ему знак выйти в коридор.
— Осечка, шеф?
— Подробностей пока не знаю, но художника нашли повешенным на цепочке от бачка в ванной комнате. Его там держали взаперти. Марио де Лючиа исчез.
Поройся в архиве — может, найдешь на него что-нибудь. Но сначала дай тревогу по всем вокзалам, аэропортам, пограничным пунктам…
— А что делать с Маринеттой?
— Пусть подождет.
Тут комиссар увидел на лестнице чету Йонкеров. Следом за ними, приотстав немного, поднимался полицейский из восемнадцатого района.
— Мадам Йонкер, попрошу вас подождать меня здесь, — сказал Мегрэ, открывая дверь в инспекторскую.
Маринетта подняла голову. Она давно знала йонкершу в лицо и теперь, оказавшись с ней в одной комнате, с любопытством на нее смотрела. Мирелла, в свою очередь, окинула девушку оценивающим взглядом.
— А вы, господин Йонкер, следуйте за мной. Он провел его в небольшой кабинет, где до этого беседовал с Маринеттой.
— Прошу садиться.
— Вы нашли его?
— Да.
— Он жив?
Голландец был мертвенно бледен. От его самоуверенности не осталось и следа. За несколько часов он буквально одряхлел.
— Лючиа убил его?
— Его нашли повешенным в ванной.
— Я всегда говорил, что добром это не кончится.
— Кому говорили?
— Жене… И другим… Но главным образом ей, Мирелле…
— Что вы о ней знаете?
Йонкер молча опустил голову, но потом, взяв себя в руки, негромко сказал:
— Наверное, все…
— И про Ниццу и про Стэнли Хобсона?
— Да.
— Вы с ней познакомились в Лондоне?
— Да, в имении моих друзей под Лондоном. В то время Мирелла пользовалась большой популярностью в определенных кругах.
— И вы влюбились в нее? Сами предложили ей руку и сердце?
— Да.
— Вы и тогда уже знали о ней все?
— Вам это покажется невероятным, но северянин понял бы меня. Я поручил одному частному детективному бюро навести о ней справки. Мне сообщили, что она много лет жила с Хобсоном, известным в уголовном мире под кличкой «Лысый Стэн». Работал он чисто. Английской полиции удалось лишь один раз упрятать его за решетку и то всего на два года.
Выйдя из тюрьмы, он разыскал Миреллу в Манчестере. К тому времени она уже была мадам Мьюр. После развода она переехала в Лондон и здесь порвала со Стэнли. Он только время от времени приходил к ней клянчить деньги.
В дверь постучали.
— Пиво, шеф.
— Вы, господин Йонкер, конечно, предпочли бы коньяк. К сожалению, не могу предложить вам тот ликер, который вы обычно пьете у себя дома. Принесите бутылку коньяку из моего кабинета — обратился Мегрэ к инспектору. — Она в стенном шкафу.
И опять они остались с глазу на глаз. Голландец залпом выпил рюмку коньяка, и щеки его слегка порозовели.
— Видите ли, господин Мегрэ, я не могу жить без нее… В моем возрасте опасно влюбляться. Она сказала мне, что Хобсон ее шантажирует и что избавиться от него можно, только заплатив немалую сумму. Я поверил ей и дал деньги.
— Как началась эта история с картинами?
— Вы не поверите мне, не поймете. Ведь вы не коллекционер.
— Нет, почему же? Только я коллекционирую не картины, а людей.
— Хотел бы знать, какое место в вашей коллекции занимаю я. Наверное, в рубрике старых идиотов?..
Ко мне часто обращаются за советом по поводу того или иного полотна. Если какая-нибудь малоизвестная картина побывала в моей коллекции, ценность ее сразу возрастает.
— Иными словами, в подлинности ее никто больше не усомнится, — вставил Мегрэ.
— Да. Впрочем, это привилегия любого крупного коллекционера. Утром я уже говорил вам, что иногда продаю кое-какие из своих картин, чтобы купить другие, еще более редкие и ценные. Раз начав, я не в силах был отказаться от этого. И вот однажды я ошибся: принял подделку за подлинник.
В голосе голландца звучали тоскливое безразличие и тупая покорность судьбе.
— А это был как-никак Ван-Гог, только не из тех его полотен, что достались мне от отца. Я купил картину через одного маклера и мог бы поклясться, что это подлинный Ван-Гог. Я даже вывесил ее в гостиной. Один коллекционер из Южной Америки предложил мне за нее сумму, на которую я мог в тот момент купить другую картину, о которой давно мечтал.
Сделка состоялась. Через несколько месяцев ко мне явился Голлан. Тогда я знал его только понаслышке.
— Когда это было?
— Примерно год назад. Он заговорил о моем Ван-Гоге, которого случайно увидел у того любителя из Венесуэлы, и доказал мне, что это искуснейшая подделка.
«Я не стал просвещать на этот счет вашего покупателя, — сказал он. — Для вас будет весьма неприятно, если бы вдруг обнаружилось, что вы продали подделку. Переполошились бы все, кому вы продавали картины, и вся ваша коллекция оказалась бы под подозрением».
Повторяю, вы не коллекционер, господин Мегрэ, и поэтому не можете себе представить, какой это был для меня удар.