Мегрэ колеблется
Шрифт:
Коридор. Поворот. Дом, видимо, состоял из главного корпуса и двух боковых крыльев, как в старых замках. Красная плюшевая дорожка на мраморном плиточном полу. И здесь все те же высокие потолки, под которыми кажешься себе ниже ростом.
Фердинанд тихонько постучал в двустворчатую дверь, не дожидаясь ответа, открыл ее и произнес:
— Комиссар Мегрэ…
Он очутился в будуаре, где никого не оказалось, но тут же из соседней комнаты к нему вышла с протянутой рукой мадам Парандон.
— Мне очень неловко, мосье комиссар, что я вам звонила, вернее, звонила одному из
Здесь все было голубым, штофные обои на стенах, обивка на креслах в стиле Людовика XV, мягкая ткань, покрывавшая пол, даже китайский ковер с желтыми рисунками на голубом фоне.
Случайно или намеренно, но в два часа дня она была еще в пеньюаре, тоже голубом, с бирюзовым оттенком.
— Простите, что принимаю вас в своей норе, так я называю эту комнату, но это единственное место, где нас не будут без конца беспокоить.
Дверь, из которой она вышла, была приоткрыта, и был виден туалет, тоже в стиле Людовика XV, из чего следовал вывод, что там была спальня.
— Прошу вас, садитесь…
Она указала рукой на кресло, такое хрупкое, что комиссар опустился в него с осторожностью и сидел, боясь пошевелиться.
— И обязательно закурите вашу трубку…
Даже если у него не было желания! Она хотела видеть его таким, как на фото в газетах. Фотографы тоже никогда не забывали напомнить ему:
— А ваша трубка, мосье комиссар…
Будто он сосал ее с утра до вечера! А если ему хотелось на этот раз выкурить сигарету? Или сигару? Или вовсе не курить?
Ему не нравилось кресло, в которое пришлось сесть. Того и гляди треснет. Не нравился и этот голубой будуар, эта женщина в голубом, которая бросала ему двусмысленные улыбки.
Сама она уселась в удобное глубокое кресло и закурила сигарету. Зажигалка была из золота, такие он видел на витрине у Картье. И портсигар был золотым. В этих комнатах много предметов было из золота:
— Я немного ревную, мосье комиссар, что вы занялись этой маленькой Ваг раньше, чем уделили внимание мне. Сегодня утром…
— Я не осмелился беспокоить вас так рано… - Уж не собирался ли он стать светским человеком? Комиссар сам на себя досадовал за свой неожиданный галантный тон.
— Вам, конечно, уже успели доложить, что я встаю поздно и не выхожу из своих комнат до полудня… В общем, это так, но и не так. У меня очень обширная деятельность, мосье Мегрэ, и в действительности я начинаю день довольно рано. Прежде всего, на мне лежит руководство всем домом, а он у нас большой. Если я сама не буду звонить поставщикам, не знаю, что мы будем есть и какие счета получим в конце месяца… Мадам Вокен прекрасная кухарка, но она до сих пор боится телефона и сразу начинает заикаться… Много времени отнимают дети… Хоть они и выросли, все равно приходится заниматься их одеждой, следить за тем, что они делают… Если бы не я, Гюс ходил бы круглый год в тиковых брюках, джемпере и теннисных туфлях… Это еще что!.. Я уже не говорю о делах, которым себя посвящаю… Другие довольствуются тем, что посылают чек и присутствуют на благотворительном коктейле, но когда дело доходит до работы, там где надо приложить руки — не к кому обратиться…
Мегрэ ожидал, терпеливый, вежливый, такой терпеливый и такой вежливый, что сам удивлялся.
— Я представляю, мосье Мегрэ, что у вас тоже хлопотливая жизнь, ведь вы тоже…
— Но я, мадам, только чиновник…
Она засмеялась, обнажив при этом все зубы и кончик розового языка. Мегрэ поразился, до чего он был острым, этот кончик. Ее светлые волосы отливали медью, а глаза казались зелеными, но скорее были мутно-серыми.
Сколько ей было? Сорок? Немногим больше? Немногим меньше? Сорок пять? Определить было невозможно, настолько ощущалась работа института красоты.
— Нужно будет повторить вашу фразу Жаклине. Это жена министра внутренних дел, одна из моих лучших подруг…
Так-так! Серьезное предупреждение! Она его предупреждает! Пошла сразу с козыря!
— Внешне я кажусь веселой… Я постоянно шучу… Но, верьте мне, это только видимость… В действительности, мосье Мегрэ, я очень обеспокоена тем, что происходит, более чем обеспокоена… А как вы находите моего мужа? — спросила она вдруг, ни с того ни с сего.
— Очень симпатичный…
— Да… Так все говорят… Я имею в виду…
— Он очень умен, удивительно умен и…
Ей не терпелось. Она поняла, к чему он клонит, и не дала договорить. Мегрэ поглядел на ее руки и увидел, что они были гораздо старше, чем лицо.
— Я нахожу его также очень восприимчивым… А еще…
— Будь вы откровенны до конца, вы бы сказали — чрезмерно чувствительным.
Он открыл рот, чтобы ответить, но она уже перехватила инициативу и продолжала:
— В данный момент меня очень пугает, что он так замкнулся в себе. Он страдает. Я знала это всегда. Когда я вышла за него замуж, в моей любви была некоторая доля жалости…
Мегрэ притворился дурачком:
— Но почему?
Вопрос на мгновение поставил ее в тупик.
— Но… Вы же его видели… С детства ему приходилось страдать из-за своей внешности…
— Он невысокого роста, но бывают люди…
— Видите ли, комиссар, — продолжала она нервно, — давайте играть в открытую… Я не знаю, какая над ним тяготеет наследственность, вернее, знаю слишком много. Его мать была сиделкой, вернее санитаркой, и ей не было еще шестнадцати, когда профессор Парандон наградил ее ребенком. Почему он, будучи хирургом, не прибегнул к аборту? Быть может, девчонка угрожала скандалом? Это мне неизвестно, я знаю только, что Эмиль родился семимесячным… недоношенным…
— Большинство недоношенных детей со временем становятся нормальными…
— А вы его находите нормальным?
— В каком смысле?
Она нервным жестом погасила сигарету и зажгла другую.
— Простите меня. У меня создается впечатление, будто вы уклоняетесь, будто не хотите понимать…
— Понимать? Но что?
Она не могла больше сдержаться, вскочила с кресла и стала шагать взад и вперед по китайскому ковру.
— Не хотите понять мое беспокойство. Не хотите понять, почему я, попросту говоря, порчу себе кровь! Вот уже скоро двадцать лет, как я пытаюсь его защитить, сделать счастливым, обеспечить ему нормальную жизнь…