Мегрэ колеблется
Шрифт:
— К сожалению, здесь нет кресла. Может быть, пройдем в библиотеку или салон?
— Я предпочел бы остаться здесь. — Откуда-то доносился шум электрического пылесоса. В одном из кабинетов тоже стрекотала пишущая машинка. Какой-то мужчина разговаривал по телефону. Комиссар по голосу определил, что это был не Паранлон:
— Конечно, конечно… Я вас прекрасно понимаю, дорогой друг, но закон есть закон, даже если иногда он противоречит здравому смыслу… Конечно, я ему об этом говорил… Нет, он не может вас принять ни сегодня,
— Мосье Тортю? — спросил Мегрэ.
Левушка кивнула. В соседней комнате говорил стажер. Мадемуазель Ваг плотно закрыла дверь, и голос умолк, словно выключили радио. Из окна было видно, как шофер в голубом комбинезоне мыл из шланга «роллс-ройс».
— Это машина мосье Парандона?
— Нет, перуанцев, жильцов с третьего этажа.
— А у мосье Парандона тоже есть шофер?
— Да, без шофера ему не обойтись. С таким зрением невозможно водить машину.
— А какая у него машина?
— «Кадиллак»… Мадам ею пользуется чаще, чем он, хотя у нее есть свой собственный маленький английский автомобиль. Вам не мешает шум? Может быть, закрыть окно?
Нет. Водяная струя была частью всего, что его здесь окружало, всей атмосферы этого дома, весны.
— Вы знаете, почему я к вам пришел?
— Я знаю только, что все мы в вашем распоряжении и должны отвечать на ваши вопросы, даже если они покажутся нам нескромными…
Мегрэ опять достал из кармана первое письмо. Когда он вернется на набережную Орфевр, нужно будет непременно снять фотокопию, а то оно в конце концов совсем истреплется.
Пока девушка читала, Мегрэ изучал ее лицо, которое не портили очки в черепаховой оправе. Она не была красива в обычном смысле этого слова, но миловидна. Особенно привлекательными казались пухлые улыбчивые губы со вздернутыми уголками.
— Так вот оно что!.. — сказала она, возвращая письмо.
— Что вы об этом думаете?
— А что думает мосье Парандон?
— То же, что и вы.
— Что вы этим хотите сказать?
— Что он удивился не больше, чем вы.
Она силилась улыбнуться, но чувствовалось, что удар попал в цель.
— А я должна была удивиться?
— Когда сообщают, что в доме скоро может произойти убийство…
— Но ведь это может произойти в любом доме, не так ли? Полагаю, что человек, перед тем как совершить преступление, ведет себя так же, как другие, в противном случае…
— В противном случае мы задерживали бы будущих убийц заранее. Это несомненно…
А ведь здорово, что это пришло ей в голову! За долгие годы работы немногим людям из тех, с кем Мегрэ имел дело, приходила в голову эта простая мысль.
— Я дал объявление. Сегодня утром я получил второе письмо.
И он протянул ей второй листок. Девушка прочитала его с таким же вниманием, но на этот раз уже и с явным беспокойством.
— Я начинаю понимать, — прошептала она.
— Что?
— Что вы встревожились и решили сами взяться за расследование этого дела.
— Позвольте закурить?
— Прошу вас. Здесь даже и мне разрешено, а в других комнатах нет.
Она закурила сигарету, непринужденно, без эффектации, присущей большинству женщин. Чувствовалось, что мадемуазель Ваг курит просто для разрядки. Она немного откинулась назад на своем вертящемся стуле, стоявшем перед пишущей машинкой. Ее комната совсем не походила на кабинет. Если стол для пишущей машинки был металлическим, то рядом стоял другой красного дерева, очень красивый, в стиле Людовика XIII.
— А что, молодой Парандон озорник?
— Гюс? Вот уж совсем не озорник. Он умный, но замкнутый. В лицее он всегда первый, хотя никогда не учит уроков.
— Чем увлекается?
— Музыкой и электроникой… Устроил у себя в комнате настоящий радиокомбайн с магнитофоном, со стереофоническими динамиками, выписывает целую кучу научных журналов. — Вот, посмотрите, это только сейчас доставили утренней почтой. Я отношу их к нему в комнату… «Электроника завтра».
— Часто он уходит из дому?
— По вечерам я здесь не бываю. Думаю, что нет.
— А друзья у него есть?
— Иногда заходит один приятель. Они вместе слушают музыку и делают какие-то опыты.
— В каких отношениях он с отцом?
— Вопрос несколько озадачил ее.
– Немножко подумав, она ответила с виноватой улыбкой:
— Не знаю даже, что вам сказать. Я уже пять лет работаю у мосье Парандона. Это мое второе место в Париже…
— А где было первое?
— В торговом доме на улице Реомюра. Там я чувствовала себя несчастной. Работа меня совсем не интересовала…
— Кто вас сюда порекомендовал?
— Рене… Я хочу сказать, мосье Тортю… Он сказал мне, что здесь есть место…
— Вы его хорошо знаете?
— Мы ужинаем в одном и том же ресторане, на улице Коленкур.
— Вы живете на Монмартре?
— Да. На площади Константэн-Пекэр.
— Тортю был вашим дружком?
— Прежде всего, рост ух этого «дружка» около двух метров… Кроме того, между нами ничего не было, если не считать одного раза…
— Одного раза?
— Я получила указание быть с вами предельно откровенной.
— Почему вы больше к этому не возвращались?
— Мы не подходим друг другу, мы это сразу почувствовали… В общем, не сошлись… Но мы остались в приятельских отношениях.
Мегрэ медленно курил трубку, пытаясь проникнуть в этот мир, который еще вчера был для него совсем чужим и так внезапно вторгся в его жизнь.
— Раз уж мы коснулись этой темы, мадемуазель Ваг, позвольте вам задать еще один нескромный вопрос. Вы живете с Парандоном?
У нее была своя манера держаться. Сначала она внимательно, с серьезным видом выслушивала вопрос, потом, немного поразмыслив, отвечала с иронической и в то же время доверчивой улыбкой.