Мегрэ в тревоге
Шрифт:
— И вы посетили ее?
— Узнал, что вы уже побывали там до меня.
Ферон опустил голову как человек, которому сформулировать обвинение нелегко.
— Она сама вам об этом сказала?
— Не сразу. Поначалу вообще отказывалась открыть дверь, в результате чего я был вынужден прибегнуть к крайним средствам.
— Вы ей угрожали?
— Я заявил, что если она будет играть в такие игры, то это может ей дорого обойтись. Она впустила меня. Я тут же заметил синяк у нее под глазом. Спросил, кто ее избил.
Более получаса она молчала как рыба и смотрела на
На Мегрэ словно навалилась огромная глыба, и не только по причине того, что случилось с Луизой Сабати, но и в связи с линией поведения комиссара полиции. Несмотря на показную нерешительность и внешнее смирение, тот в глубине души очень гордился содеянным.
Чувствовалось, что он бойко и с легким сердцем обрушился на эту простую девушку, абсолютно беззащитную перед ним. Но ведь он сам, судя по всему, вышел из низов и с таким остервенением набросился на одну из себе подобных.
Теперь почти все слова, слетавшие с языка Ферона и произносившиеся им все более и более уверенным тоном, звучали для Мегрэ тягостно.
— Во-первых, я ей выложил, что она официально не имеет никаких средств к существованию, раз нигде не работает уже более восьми месяцев. А поскольку к ней регулярно ходит мужчина, значит, она автоматически попадает в разряд проституток. Она наконец сориентировалась. Испугалась. Но все же долгое время сопротивлялась. Не знаю, как вы с ней обходились, но мне Сабати в конце концов призналась, что все уже рассказала комиссару Мегрэ.
— И что это «все»?
— Раскололась насчет своей интимной связи с Аленом Верну и поведения последнего, который впадал в приступы слепой ярости, в результате чего нещадно избивал ее.
— Она провела ночь в камере предварительного заключения?
— Сегодня утром я освободил ее. Это пошло Сабати на пользу.
— Подписала ли она свои показания?
— Я бы ее не отпустил без этого.
Шабо укоризненно взглянул на друга.
— Я ведь совершенно не в курсе событий, — еле слышно произнес он.
Должно быть, он уже заявлял это своим коллегам.
Мегрэ и вправду не рассказывал ему о своем посещении квартала казарм, и в данный момент следователь, наверное, расценивал его умолчание, в результате которого Шабо оказался в затруднительной ситуации, как предательство с его стороны.
Внешне Мегрэ оставался спокойным. Его взгляд задумчиво бродил по фигуре этого скверно сложенного недомерка-комиссара, который, судя по самодовольному виду, ожидал похвалы в свой адрес.
— Предполагаю, вы сделали какие-то выводы из этой истории?
— В любом случае она показывает нам доктора Верну в новом свете. Сегодня утром я опросил соседок Сабати, и они подтвердили, что почти каждый его визит к любовнице сопровождался громкими скандалами в ее квартире, причем настолько бурными, что они неоднократно подумывали, не вызвать ли полицию.
— Так почему же они этого не сделали?
— Вероятно, считали, что это не их дело.
Нет! Если соседки не подняли тревогу, то лишь потому, что считали побои расплатой
По духу и поступкам они могли бы быть сестрами этого мелкого комиссара Ферона.
— Что с ней стало?
— Я приказал ей возвращаться домой и находиться отныне в распоряжении следователя.
Тот откашлялся в свою очередь.
— Теперь очевидно, что оба открывшихся сегодня утром обстоятельства ставят Алена Верну в трудное положение.
— Что он делал вчера после того, как мы расстались?
Ответил Ферон:
— Вернулся к себе. Я поддерживаю контакт с комитетом бдительности. Не в силах помешать его формированию, предпочел заручиться его поддержкой. Верну направился прямиком в особняк на улице Рабле.
— Ходит ли он, как обычно, на мессу в половине одиннадцатого?
На этот раз слово взял Шабо:
— Он вообще их не посещает. Единственный из всей семьи.
— А выходил ли он сегодня утром из дому?
Ферон сделал неопределенный жест:
— Не думаю. В девять тридцать мне еще ни о чем не сообщали.
Наконец-то с видом человека, которому все это начало основательно надоедать, заговорил прокурор:
— Все разговоры на эту тему не ведут нас ни к чему конкретному. Вопрос стоит так: достаточно ли в нашем распоряжении улик против Алена Верну, чтобы задержать его? — Он пристально взглянул на следователя: — И это ваша епархия, Шабо. Ваше поле ответственности.
Шабо в свою очередь посмотрел на Мегрэ, чье лицо продолжало оставаться бесстрастным и серьезным.
И тогда следователь вместо ответа произнес целую речь:
— Ситуация выглядит следующим образом. По той или иной причине, но общественное мнение уже после первого убийства, то есть убийства Робера де Курсона, указало на его племянника как на главного подозреваемого. Я до сих пор недоумеваю, на чем основывались эти люди, выдвигая подобное обвинение. Ален Верну непопулярен. Его семью в большей или меньшей степени ненавидят. Я получил уже порядка двадцати анонимок с утверждениями, что искать виновного надо в доме по улице Рабле, и обвинениями в мой адрес в том, что я щажу толстосумов, поскольку поддерживаю с ними светские отношения. Оба последовавших затем преступления не только не уменьшили, но, наоборот, усилили эти настроения. Уже давно Ален Верну выглядит в глазах некоторых жителей как «человек, не такой как все остальные».
Ферон перебил его:
— Признания девицы Сабати…
— …Являются тяжким для него свидетельством, равно как и показания Шалю после найденного сегодня орудия убийства. Три преступления за одну неделю — это много. Естественно, население встревожено и стремится как-то обезопасить себя. До сего времени я колебался с принятием решения, считая собранные улики недостаточными. Это, как только что справедливо заметил прокурор, большая ответственность, выпавшая на мою долю.
Неожиданно он подметил промелькнувшую — не без иронии и горечи — на устах Мегрэ улыбку, покраснел, потерял нить своих рассуждений.