Механический ангел
Шрифт:
— Я нашел это в шкатулке для рукоделия тети Генриетты, — ответил Натаниэль, голос его звучал глухо.
Тесс удивленно распахнула глаза:
— Нашел что?
— Наша тетя всегда хранила старую шкатулку, в которой раньше лежали драгоценности нашей матери, на тумбочке возле своей кровати, — продолжал Натаниэль, казалось не слышавший сестру. — Она говорила, что хранит там принадлежности для шитья, но я… — Натаниэль глубоко вздохнул, а заговорив снова, уже не спускал глаз с Тесс. — У меня были долги. Сделал несколько опрометчивых ставок, потерял деньги… В общем, ничего хорошего меня в будущем не ждало. Но я не хотел, чтобы ты, Тесс, или тетя знали о том, что произошло. Я долго ломал голову, как выкрутиться, а потом вспомнил, что у мамы был золотой браслет, который она очень любила при жизни. Сам не знаю почему, но я решил, будто он по-прежнему лежит в шкатулке, а тетя Генриетта просто не хочет продавать его из чистого упрямства. Ты же знаешь, какая она… какой она была. Так или иначе, мысль о браслете не покидала меня. Я знал: если заложить браслет, то можно отдать долги. Так, однажды, когда вас с тетей не было дома, я открыл шкатулку… Конечно, золотого браслета там не оказалось. Но я обнаружил, что у шкатулки есть
Натаниэль прервался. Все присутствующие не сводили с него глаз. Через несколько секунд Тесс, больше не способная сдерживать переполнявшие ее эмоции, спросила:
— И что дальше?
— Это были страницы из дневника матери, — продолжал Натаниэль. — Несколько листов отсутствовало, но и того, что я прочитал, оказалось достаточно. Я узнал об очень, очень странных вещах… Все началось еще в ту пору, когда наши родители жили в Лондоне. Отец тогда много работал на Мортмэйна и почти не появлялся дома, а мать проводила все время с тетей Генриеттой и со мной — я только что родился. Все шло ни шатко ни валко, пока отец не начал возвращаться с работы откровенно чем-то взволнованным. Он сообщил о загадочных событиях, происходивших на фабрике: некоторые машины работали с необъяснимыми сбоями, все время слышались какие-то странные шумы, а однажды ночью исчез сторож. Ходили слухи, что Мортмэйн занимается оккультизмом… — Сейчас при взгляде на Натаниэля всем становилось понятно: он искренне рассказывает обо всем, что знает. — Сначала отец лишь пожимал плечами, слушая эти сплетни, но в конечном счете не мог больше закрывать глаза на происходящее и пошел прямиком к Мортмэйну Тот во всем признался отцу. Думаю, он сумел представить свое увлечение безобидным хобби, словно заклятия и пентаграммы были не более чем детские игрушки. Тогда-то он впервые и произнес это название — «Клуб Преисподняя». Он пригласил отца на одну из встреч, а тот привел с собой мать.
— Привел маму? Но он наверняка не хотел этого…
— Наверняка. Но у отца была молодая жена и маленький ребенок на руках, он банально боялся остаться без работы и стремился во всем угодить своему нанимателю. Поэтому он и согласился пойти на встречу.
— Отец должен был обратиться за помощью к полиции…
— Такой богатый человек, как Мортмэйн, давно уже купил всех важных полицейских чинов, — заметил Уилл. — Если бы ваш отец отправился в полицию, над ним бы только посмеялись.
Натаниэль откинул волосы со лба. Он вспотел, и кончики длинных волос липли к лицу.
— Мортмэйн устроил все так, чтобы экипаж подали поздно вечером, чтобы никто не видел их отъезда. Родителей отвезли к дому Мортмэйна… После этого события в дневнике отсутствовали страницы. Я так и не знаю, что случилось той ночью. Это был первый раз, когда они побывали в доме Мортмэйна, но, как я узнал, не последний. В течение следующих нескольких месяцев они неоднократно присутствовали на вечеринках «Клуба Преисподняя». Матери все это не нравилось, но родители все равно продолжали посещать Клуб, пока что-то не случилось. Вот только что? Я не знаю. В дневнике было мало страниц. А из тех, что были, я узнал все обстоятельства отъезда родителей из Лондона. Они бежали под покровом ночи, не сказали никому, куда уезжают, и не оставили своего нового адреса. Они просто исчезли. Но мама не написала в дневнике, почему они так поступили…
Натаниэль зашелся в приступе кашля и был вынужден замолчать. Джессамина бросилась к чайнику, который Софи поставила на столик чуть в стороне, и через мгновение чашка с чаем была уже в руке Натаниэля. После этого мисс Ловлесс наградила Тесс уничижительным взглядом, словно укоряя ее за то, что та первая не сообразила помочь брату.
Натаниэль же, откашлявшись, глотнул чая и продолжил:
— В тот день, когда я нашел страницы из маминого дневника, мне показалось, что я наткнулся на золотую жилу. Я слышал о Мортмэйне. Я знал, что он богат как Крез [97] . Я написал ему: мол, я, Натаниэль Грей, сын Ричарда и Элизабет Грей, на тот момент уже покойных, среди бумаг матери нашел некий документ, который может заинтересовать мистера Мортмэйна. Я сообщил, что хочу встретиться и обсудить мое возможное устройство на работу. А на тот случай, если он не захочет помочь мне, я предусмотрительно сообщил, что газеты могли бы заинтересоваться дневником моей матери.
97
Крез (595–546 до н. э.) — последний царь Лидии в 560–546 гг. до н. э. из рода Мермнадов. Богатство Креза вошло в поговорку, о нем сложилось много легенд. Согласно одной из них, Крез спросил греческого мудреца Солона, когда тот однажды посетил столицу Лидии — Сарды: можно ли считать владельца столь великих богатств поистине наисчастливейшим из смертных? На что Солон ответил: «Никого нельзя назвать счастливым прежде его смерти».
— Деловой подход, — заметил Уилл, увлеченный рассказом.
Натаниэль улыбнулся, и Тесс наградила его сердитым взглядом:
— Не обольщайся. Когда Уилл говорит «деловой подход», это означает «безнравственный поступок».
— Нет, я подразумевал именно деловой подход, — возразил Уилл. — Когда я подразумеваю «безнравственный поступок», то я говорю: «Так бы я и сам поступил».
— Достаточно, Уилл, — прервала его Шарлотта. — Позволь мистеру Грею закончить свою историю.
— Я думал, что он захочет отвязаться от меня и пришлет мне деньги, — продолжал Натаниэль. — Вместо этого я получил билет первого класса на пароход до Лондона и официальное предложение работы. Я полагал, что нахожусь на правильном пути, и впервые в жизни старался ничего не испортить. Добравшись до Лондона, я отправился прямо в дом Мортмэйна, где меня сразу же проводили в его кабинет. Мортмэйн приветствовал меня с большой теплотой, сообщив, что рад видеть меня и что я здорово похож на свою покойную мать. Потом он стал серьезным. Усадил меня в кресло и сказал, что всегда любил моих родителей и был страшно опечален, когда они оставили Англию. Он не знал, что они умерли, пока не получил мое письмо. И даже несмотря на то, что я собирался предать гласности их отношения, он все равно будет счастлив дать мне работу и сделать для
98
Переиначенная цитата из пьесы. У Шекспира «Гамлет», дана в переводе А. Кронеберг.
Хорошо, что я знал эту цитату благодаря тебе, Тесси. Ты всегда читала мне Шекспира, и я даже иногда слушал тебя. Я собирался попросить Мортмэйна не смеяться надо мной, когда к нам подошел один человек. Я видел, что Мортмэйн вытянулся, словно солдат на посту. Его лицо исказилось страхом. Потом Мортмэйн представил меня как своего нового служащего и познакомил меня со странным человеком. Звали его де Куинси. Как только мой новый знакомый улыбнулся, я сразу понял, что он не человек. Прежде я никогда не видел вампира, потому сразу и не понял, кто такой де Куинси на самом деле. Но как только я увидел его зубы… Должно быть, я имел страшно дурацкий вид, когда разглядывал его с выпученными глазами и открытым ртом. «Мортмэйн, вы вновь прячете от меня свои замечательные находки, — заговорил де Куинси. — Он больше чем просто новый служащий. Натаниэль Грей… Сын Элизабет и Ричарда Грея». Мортмэйн тяжело сглотнул, выглядел он очень испуганным. Де Куинси тихо засмеялся. «У меня очень хороший слух, Аксель, — заметил он, а потом обратился ко мне: — Я знал вашего отца. Даже любил его, если хотите. Не желаете ли сыграть в карты?» Мортмэйн покачал головой, давая мне тем самым знак — откажись. Но я уже видел карточные столы, видел игроков, и искушение было невыносимым. Ночь напролет я играл в фарго с вампиром, двумя оборотнями и чародеем со странной прической. В тот раз мне улыбнулась удача: я выиграл много денег и выпил множество потрясающих на вкус спиртных напитков, которые слуги разносили по комнатам на серебряных подносах.
В какой-то момент Мортмэйн исчез, но меня это уже не волновало. Рассвет я встретил ликуя. Мне казалось, что я стою на вершине мира. Де Куинси сказал, чтобы я приходил в Клуб всякий раз, как того захочу. Конечно, я свалял дурака и согласился. Мне бы, дурню, понять, что я так хорошо провел время, потому что в напитки подмешали колдовские зелья. К тому же тем вечером мне позволили выиграть. Я возвратился, и на этот раз уже без Мортмэйна. Сначала я выигрывал — постоянно выигрывал. Тогда-то я и послал деньги тебе и тете Генриетте, Тесси. На самом деле я получил их не за работу на Мортмэйна. Я вообще нерегулярно ходил на работу, часто прогуливал, но я уже был не в силах сконцентрироваться даже на самых простых задачах. Все, о чем я думал, так это о Клубе, а вместе с тем о выпивке и игре в карты. С каждым разом мне хотелось все больше и больше денег…
А потом я начал проигрывать. И чем больше я проигрывал, тем отчаяннее хотел отыграть свои деньги. Де Куинси предложил играть в кредит, и я занял у него деньги. Я вообще прекратил ходить на работу. Днем я спал, а ночи напролет проводил за карточным столом. Я потерял все, что у меня было. — Его голос теперь звучал отрешенно. — Когда я получил твое письмо, Тесси, в котором ты сообщала мне о смерти тети, то подумал, что это случилось из-за меня. Кара настигла меня. В тот день я хотел купить билет, чтобы как можно быстрее вернуться в Нью-Йорк… Но у меня не было денег. Отчаявшись, я снова пошел в Клуб… Я был небрит, несчастен, глаза мои покраснели. Наверно, я дошел до грани отчаяния, потому что де Куинси именно в тот вечер жестоко отчитал меня. Он отвел меня в заднюю комнату и напомнил, что я задолжал Клубу больше денег, чем смогу когда-либо заплатить. При этом он казался очень довольным. То и дело стряхивал со своих кипельно-белых манжет невидимые пылинки и скалился мне в лицо. Он спросил, на что я готов, чтобы расплатиться с долгами. Я сказал: на все что угодно. Тогда-то он и спросил: «А как насчет твоей сестры?»
Все повернулись в сторону Тесс, которая была ни жива ни мертва от волнения и теперь начала отчаянно краснеть.
— Что… Что он говорил обо мне?
— Меня, если можно так выразиться, взяли под стражу, — продолжал Натаниэль. — Я не помнил, чтобы специально рассказывал о тебе членам Клуба, но я столько раз там напивался и болтал обо всем подряд…. — Чайная чашка, которую он все еще держал в руке, застучала о блюдце, и Натаниэль с трудом поставил ее на столик. — Я спросил де Куинси, что ему надо от моей сестры. И тогда выяснились интересные вещи. Оказывается, он подозревал, что один из детей нашей матери родился с особенным даром. Вначале он думал, что это я, но, понаблюдав за мной, решил, что единственная необычная вещь во мне — это феноменальная глупость. — В голосе Ната звучала горечь. — «Но ваша сестра… Ваша сестра — это что-то, — сказал он мне. — Она обладает силой, мощь которой не осознает сама. Я не хочу обидеть ее. Она слишком важна для меня». Я что-то бормотал в ответ, просил рассказать подробно, но он уперся. Условие было такое: или я приведу ему тебя, Тесс, или умру. Он даже сказал, что я должен делать.