Механический зверь. Маленький изобретатель
Шрифт:
— Его жизни еще что-то угрожает?
— Нет, Хозяин, по крайней мере не более, чем любому обычному ребенку.
— Это радует, конечно. Но вот его тело…
— Светлым удалось сделать больше, чем мы могли подумать. Однако в данном случае подобный… дефект может даже обернуться в нашу пользу.
— Поконкретнее?
— Хозяин, вы знаете о том, как работает магия в мире Монарха? Если точнее, одна определенная ее ветвь.
— Нет. Не интересовался вашими мирами и не буду даже пытаться. Это ваша забота. А ты, Идол, если будешь тянуть…
— Понял-понял,
Глава 4
Глава 4.
Атмосфера в доме Морфеев была крайне неоднозначной. Редко где можно было встретить смесь радости, печали, облегчения и тревоги. Причиной же для подобного стал день рождения самого младшего члена семьи — Лазариса Санктуса Морфея.
С одной стороны, первый и единственный, пока, наследник знатной фамилии праздновал год жизни. С другой же, несмотря на совершенно искреннюю поддержку, люди не могли не осознавать, в каком положении находится мальчик. Уже сам факт того, что он протянул этот год назвали настоящим чудом. А потому многие в глубине души считали, что этот первый день рождения станет для ребенка и последним.
Естественно, никто даже не мог подумать произнести нечто подобное вслух. Санктус ничуть не преувеличивал, говоря доктору, что его жена куда сильнее его самого. Фелиция Морфей, в девичестве Фелиция Рамуд, при всей своей внешней мягкости и кротости, в определенные моменты могла быть поистине ужасающей. Класс, руководительницей которого она была, ходил перед этой женщиной по струнке вовсе не из-за ее доброты. И все в доме прекрасно понимали: простая оговорка о возможном будущем ее сына определенно станет началом того самого “определенного момента”.
Единственным, кого нисколько не волновало надвигающееся торжество, был сам Лазарис Морфей. И вовсе не потому, что, как все думали, он пока не понимал самой концепции дня рождения. Дело было в том, что Лаза в принципе больше не интересовало количество оставшихся за плечами лет. Просто потому, что для него само понятие возраста настолько исказилось, что стало бессмысленным. Телу — год, разуму — тридцать один. И что считать правдой? Первое? Второе? Среднее арифметическое?
Поэтому, вместо того чтобы думать о своей нелегкой судьбе или рассуждать на какие-то высокие отвлеченные темы, Лазарис занимался тем, что пытался почувствовать собственную душу.
Полтора месяца назад Лани умудрилась выдать невероятную тайну, прежде скрытую за семью печатями. Магия в этом мире в качестве топлива использовала именно душу волшебника, как огонь использует дрова, чтобы гореть. Конечно, больше никаких деталей толстощекий партизан не раскрыл, но сама идея была слишком простой. Если чародей использует заклинания через свою душу, то он должен по крайней мере ощущать ее и уметь управлять. Продолжая аналогию, дрова сами собой не загорятся: их нужно правильно сложить, поджечь и следить за поддержанием пламени.
Вот только ничего не получалось. Все равно
Однако сдаваться было бы слишком просто. В груди кипела злость. На самого себя, на болезнь, на богиню, подкинувшую ему такое паршивое перерождение. Почти пятьдесят дней упорных и бесплотных попыток. Он был на пределе.
И именно в этот момент в комнату вошла сестра Таракис. Нет, Лазу нравилась эта большая женщина с вечной улыбкой на пухлых губах, но сейчас она была последним человеком, кого он хотел бы видеть. И причина этой неприязни неумолимо приближалась к его животу.
— Ути-пути мое золотко! Проснулся уже? У тебя ведь сегодня день рождения! Принимай свои первые поздравлени… Яй!
Все случилось так внезапно, что Лаз лишь спустя несколько минут, когда топот тяжелых шагов давно стих на лестнице, смог осознать произошедшее.
Прикрыв глаза, он постарался максимально подробно воспроизвести в памяти нужный кусочек. Вот пара сарделькоподобных пальцев уже всего в паре сантиметров от его пупка. Вот злость, что копилась последний месяц, наконец, находит выход, изливаясь на ни в чем не повинную, в общем-то, женщину. А потом… а потом сестра Таракис резко отдергивает руку, словно получив хлесткий удар по ладони.
Нет. Нет-нет-нет… точно было что-то еще. Между причиной и следствием должен был быть некий процесс, который превратил бы одно в другое. Он точно ничего не сделал и тем более не сказал. Тогда… подумал? Мозг обожгло каленым железом. Точно! Это были его мысли.
«Убери от меня руки, старая карга!»
Может быть формулировка не точная, но непечатные слова лучше опустить.
Он захотел и произошло нечто, выходящее за рамки нормального мира. А это могло обозначать только одно.
Магия!
— Господин Морфей! Господин Морфей!
— О, Таракис. Что такое, почему вы так взволнованы?
— Ваш сын, сейчас…
— Что с моим ребенком!?
— Нет-нет, с ним все в порядке, но не ходите пока туда!
— А ну пустите меня!
— Не могу, господин, я должна вам сказать…
— Да говорите уже!
— Дорогой, что происходит?
— Фелиция, иди сюда. Не знаю, что именно, но что-то определенно не так.
— Госпожа…
— Хватит этих любезностей! Если вам есть, что сказать, говорите, или пустите меня к моему сыну, я хочу убедиться, что с ним все в порядке!
— Х… хорошо. Когда вы брали меня на работу, наверняка видели в анкете, что я псионик низкого ранга.
— Видел. Какое отношение это имеет к делу?
— Я хотела спросить, доверяете ли вы мне, как магу, в определении магии?