Механический зверь. Маленький изобретатель
Шрифт:
Сотни вопросов, никаких ответов. Впрочем, это лишь подогревало его любопытство. С нескрываемым интересом он наблюдал за происходящими изменениями: за улучшением зрения, появлением слуха, осознанием своего организма. Со временем мир, раньше заключенный внутри маленького тельца, стал расширяться. Мерное сердцебиение его матери, розовато-красное марево перед глазами, когда “снаружи” был день и темнота ночью, ощущение верха и низа, скрадываемое окружающей его жидкостью, толчки и покачивания от передвижений женщины, теплота от прикосновений ее рук.
Он слышал и другие звуки: чьи-то разговоры, неразборчивые из-за преграды плоти, шум улиц, музыку, очень приятную
Его убежище становилось все меньше и меньше, вскоре, чтобы просто пошевелить руками, приходилось прикладывать большие усилия. Хотя, конечно, это он сам рос и вскоре должно было подойти время его рождения.
Сказать, что он был в предвкушении — значит ничего не сказать. Каким будет его новая семья? Есть ли у него братья или сестры? Был ли мир, в котором он оказался, еще Землей или богиня обслуживала не только солнечную систему? Вопросы, вопросы, вопросы… снова эти загнутые палочки в конце фраз. Нигде от них не спрятаться.
И когда стенки его, теперь уже, скорее, темницы, в первый раз конвульсивно сжались, он понял, что вскоре сможет получить хоть какие-то ответы.
Глава 2
Говорят, что роды для женщины — один из самых болезненных процессов, какие только бывают на свете. Так вот он теперь мог сказать, что для младенца это тоже не самое приятное действо. Схватки становились все сильнее, казалось, что его просто раздавит, когда-то бывшее таким большим и просторным, его пристанище превратилось в пыточную камеру пострашнее железной девы.
Снаружи было, пожалуй, слишком шумно. Топот чьих-то ног, строгие и спокойные приказы, видимо врача, стоны, странно, но почему-то мужские… однако громче всего этого, конечно, были женские вопли. Несложно было догадаться, кто их издавал. Он не знал, оставила ли его природа мужчиной, но слушая эти крики, искренне на это надеялся. Да и жить в женском теле разуму тридцатилетнего парня было бы довольно неудобно.
Наконец, ситуация начала меняться. А если точнее, начало меняться его положение. Он уже довольно давно висел вниз головой и, в общем-то, привык к этому, но сейчас дело было в другом. Схватки, наконец, возымели эффект и маленькое тело толчками отправилось к… выходу.
Яркий свет залил глаза, слишком яркий после месяцев тьмы и полутьмы. Непроизвольно, скорее всего на чистом рефлексе, он открыл рот, из которого, вместе с немного вязкой жидкостью, вырвался его первый крик. Вокруг раздались одобряющие кудахтанья акушерок, но почему-то очень быстро смолкли. Свет не давал сосредоточиться, организм, привыкший к существованию в подвешенном состоянии, быстро наливался тяжестью, клонило в сон. Когда его бок ощутил такое знакомое тепло, стало понятно, что дальше бороться с усталостью уже нет сил.
— Что происходит!? Почему он такой слабый?
— Вмешательство светлых, Хозяин. Они попытались влезть в процесс перерождения души, в результате чего она не идеально объединилась с новым телом.
— Это чем-то грозит в будущем?
— Технически… да, это может вызвать осложнения уже сейчас. Медицина мира Монарха развита не слишком сильно, так что детская смертность — довольно распространенное явление. Тем более когда ребенок настолько…
— Я понял, можешь не продолжать… Черт бы их побрал!
— С другой стороны…
— Да говори уже!
— Хозяин, если он сможет выжить, в дальнейшем это не должно
— Что же, будем ждать. Одно радует: светлые поставили все на карту, попытавшись избавиться от нашего козыря и провалились. А это означает, что мы можем спокойно продолжать.
Вокруг него мелькали пятна. Размытые, словно бы видимые из-под воды, лишенные насыщенного цвета, какие-то странно ненатуральные и как будто рисованные. Однако определить в этих пятнах людей было совсем не сложно. Люди ходили медленно, на цыпочках, но все равно не могли стать совсем бесшумными. Дыхание, шуршание одежды, редкие причмокивания или почесывания. Для него, совершенно не представляющего, чем занять голодный до информации мозг, такие детали походили на живительную влагу для умирающего от жажды. Теперь, когда он стал настоящим, отдельным человеком, та блаженная расслабленность, что ощущалась в мамином животе, бесследно пропала. Хотелось исследовать мир вокруг, пощупать и потрогать вообще все, что только можно, может быть даже обнюхать и облизать.
Единственное, что омрачало предвкушение будущих открытий — навязчивое ощущение, что что-то не так. Он лежал в палате с еще несколькими новорожденными, они кричали, приходили взрослые, кажется, кормили малышей, те замолкали. Его самого тоже несколько раз поднимали и на языке ощущалась невероятно приятная сладость грудного молока. Вот только между ним и остальными младенцами была одна разница. Только мимо его кроватки люди старались перемещаться как можно медленней и тише.
Нет, конечно, тут никто не бегал и не кричал, но разница ощущалась. И он лучше многих знал, что означает такая осторожность по отношению к пациенту, не важно, родильного или любого другого отделения. Он и сам когда-то точно также, почти непроизвольно, вдавливал пальцы в подошву тапочек, чтобы их задники не шлепали по полу и прижимал к груди пакеты, чтобы не так сильно шуршали.
Причина могла быть, и, скорее всего, была, лишь одна. Болезнь. Не успев появиться на свет, он уже чем-то болел. Пока, в новой среде, с кучей раздражителей, было сложно даже нормально ощущать свое тело. К примеру, он не мог ощутить боль от перерезанной пуповины, хотя это должна была быть часть его организма, как палец или ухо. А потому понять, что именно не так, было невозможно. Оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что в итоге все образуется.
Внутренние часы в этом маленьком теле работали отвратительно. А с учетом того, что он часто засыпал от усталости и безделья, определить, сколько прошло времени с его рождения, было невероятно сложно. Может пара недель, может месяц. Радовало, что пятна постепенно приобретают все более четкие очертания, а ручки и ножки начинают хоть как-то слушаться его команд.
Однако, сегодняшнее размеренное существование младенца было прервано. К его кроватке подошло сразу много пятен. Они что-то возбужденно и тревожно гудели, язык был совершенно незнакомый и непонятный, хотя и довольно красивый. Какое-то время говорил один человек, судя по всему, мужчина, но голос был незнакомый, немного грубый и сиплый, но очень приятный и какой-то теплый.
Его подняли в воздух, совсем непрофессионально, грудь побаливала от слишком сильного сжатия. Судя по тому, что ладони были грубыми и большими, это был тот обладатель теплого голоса. Перед глазами мутнела смесь разных цветов, но одно можно было сказать точно: была борода. Несколько фраз, оставшихся без ответа, похоже, были адресованы младенцу. Никакого сюсюканья, никаких ути-пути. Этот мужик ему определенно нравился.