Механический зверь. Маленький изобретатель
Шрифт:
— Говори.
— Ты — мой дед, отец моей матери. Санктус Кратидас Морфей — мой отец, а Лани — сестра. Вы все — моя семья и кем бы… или чем бы я не оказался, это не изменится. И я буду продолжать вас защищать, чего бы мне это не стоило. Если бы от моей смерти моей семье стало бы лучше, я бы сам всадил этот клинок себе в грудь. Но это не так. И произошедшее это показало. Я должен жить, чтобы иметь возможность повторить то, что сделал и мне глубоко плевать, каким именно способом.
Светло-серые глаза встретились с кроваво-красными и в больничной палате повисла мертвая тишина.
У маленьких детей есть одна простая, но занимательная
И Торус проиграл.
Он знал, что проиграет. Потому что кем бы ни был тот, кто занимал тело этого ребенка, он не пожалел себя ради спасения его внучки. Потому что в том диком рёве старик услышал не только гнев, но и боль, и тревогу. Потому что Лани проводила у постели брата дни напролет и ей было все равно, кем или чем он был на самом деле. Он знал, что не сможет сделать то, на что должен был решиться еще когда брал с собой клинок. И именно поэтому проиграл.
— Хорошо, — серые глаза уперлись в пол. — Я тебе верю. Но тогда ты должен дать клятву, что пока ты жив, с ними ничего не случится.
Лаз кивнул.
Талитейм, безо всяких сомнений, был прекраснейшим городом южной половины континента, а то и всего Люпса. Однако, как это часто бывает, там, где царит красота, легко найдется место и для уродства.
Чертоги. Внушающее трепет название. Вот только это был район Талитейма, которого боялись не то, что простые горожане, но даже городские стражники. Дед нынешнего Кагана был тем, кто дал худшему месту в стране такое имя.
«Если мой город — небесное царство, — сказал он тогда, — тогда это — чертоги дьявола».
Несмотря на то, что чертоги были причиной девяти из десяти преступлений в Талитейме, никто не спешил с ними разбираться. И точно не из-за страха, Каган обладал властью стереть неблагополучный район с лица земли за пару суток. Причина была куда прозаичнее: чертоги были самой большой и самой хорошо охраняемой тюрьмой страны. Двадцатиметровые стены, сотни людей, ведущих круглосуточное наблюдение, закрытая система канализации, стальные решетки толщиной в руку на воротах… а главное — невероятный по силе купол подавления магии, раскинутый над всем районом. Выбраться из чертогов, раз туда попав, было невозможно, кем бы ты ни был и как бы силен и известен не был снаружи.
Люди рождались здесь, жили и умирали, почти все — сильно раньше срока. Талитейму и всем, живущим за стенами чертогов, было абсолютно плевать на тех, кто существовал внутри. Здесь правил закон джунглей, беспощадный и жестокий, здесь, в мире без магии, было важно лишь то, как крепко ты держишь меч, булаву, кинжал… здесь появлялись и пропадали в небытии целые преступные кланы, чьи главы часто жили лучше многих аристократов. Здесь жили люди, ни разу за свою жизнь не видевшие целой и чистой одежды и не евшие свежей еды. Чертоги были миром контраста, абсолютного, почти абсурдного в своей строгости.
И сейчас по одной из улиц чертогов шли две фигуры: низкая и высокая. Прямые спины выдавали в них представителей высокого класса. Первой была маленькая девочка лет четырех-пяти, в аккуратном, избавленном от всех непрактичных украшений платье. Глубокий капюшон закрывал лоб и почти закрывал глаза, но различить, как трясутся ее губы было несложно: девочка явно очень боялась и нервничала.
Мужчина был широкоплеч и мускулист, по сравнению со своей маленькой спутницей выглядя настоящей громадой. Длинные черные волосы спадали на плечи, сливаясь с меховой оторочкой кроваво-красного плаща, под которым легко угадывались очертания латной брони. На руках — стальные перчатки, на поясе — недлинный клинок без лишних украшений, на груди — эмблема вставшего на дыбы дракона. Лицо его было серьезным и почти неподвижным, резкие черты лишены изящества, но по-своему привлекательны, а жесткий блеск в черных глазах, казалось, мог заглянуть в самую душу.
— Папа… зачем мы здесь? Мне страшно! — На выглядывающих из-под капюшона щечках показались неуверенные капельки.
— Не плакать! — голос мужчины был таким же угловатым, как и его лицо. — Все твои занятия ни к чему не приводят. Ты должна уяснить, что слабость — удел слабых! Ты должна быть сильной, а сила означает твердость! Означает уверенность! Означает, в конце концов, что слезы под строгим запретом! Не плакать, я сказал!
— Х… хорошо… — подавив очередной всхлип, малютка потянулась к стальной ладони отца. Однако тот в последнюю секунду отвел руку в сторону. Девочка остановилась как вкопанная.
— Что с тобой? Снова страшно? Дави это в себе! Уничтожай! — Он почти кричал и его голос отдавался эхом на тихой улице. Слишком уж тихой для самого опасного района города.
Поняв, что его слова ни к чему не приведут, мужчина сделал неуловимый жест рукой. Какое-то время ничего не происходило, он вместе с дочкой продолжал идти вперед, снова и снова одергивая девочку, когда та хотела что-то сказать.
А потом из бокового тупичка вышло шесть фигур. Разного возраста, от сопляка лет шестнадцати до уже стареющего мужчины, они были одеты в грязные обноски, но у каждого в руках блестел клинок. Вот только вместо того, чтобы сразу броситься на богато одетую добычу, что было тут в порядке вещей, компания застыла на месте и начала о чем-то шептаться. Разговор не был слышен, до пары, остановившей свою странную прогулку, доносились только отдельные слова: “Убьет… помилование… смерть… иного выбора… подавитель… Вперед”.
Решившись, они больше не сомневались. Все шестеро разом бросились вперед, занося мечи для удара. Они не были особенно хорошо скоординированы, но животные инстинкты, развивающиеся в чертогах в десять раз быстрее, сами направляли каждого бойца на отдельную позицию. Вполне резонно они рассудили, что первым надо разобраться со взрослым, а потом уже заниматься ребенком.
Вот только все было бесполезно. Высокий мужчина в красном плаще не повел даже бровью. Молниеносным, почти незаметным глазу движением, он выхватил из ножен свой клинок. Он буквально танцевал между шестью нападающими, не давая им дотянуться до себя или хотя бы до краешка его одежды. И вот, совершенно непонятно как, трое из шести уже лежат на земле, не подавая никаких признаков жизни.