Мекленбургский дьявол
Шрифт:
— Чем быстрее, тем лучше. Не стоит терять время. Так что хватай их и волоки сюда, но без фанатизма. Вежливо и почтительно.
— Как будет угодно вашему величеству, — скупо улыбнулся бывший лисовчик.
Чем хорош Михальский — у него не заржавеет. И, что характерно, никому в голову не приходит его ослушаться. Вроде и не кричит, и не стращает. Однако всякий чует — этот просто возьмет да зарежет и дальше продолжит своими делами заниматься, словно так оно все и было.
Припомнив события вчерашнего дня, я велел подойти Рожкову.
— Михайло, как твой сын себя чувствует? По здорову ли?
— Благодарю
— Слышал я, ты и прочих детей из той ямы спасенных себе взял?
— Все верно, государь. Где одного, там и четверых прокормить можно.
— Ты вот что, Михайло. Приводи всех к нам, пусть вместе с моим наследником учатся. Грамоту осваивают, в игры играют, да и стол делят. Все тебе забот меньше будет.
— Велика честь, государь, — поклонился большим обычаем Рожков. — Да только не по чину мне она!
— Пустое. Здесь местничать некому, а если бы кто и вздумал, ему бы враз небо с овчинку показалось! Ты лучше вот что мне скажи. Много ли среди полоняников сирот?
— Хватает, надежа. Одних сюда детьми приволокли, у других родители в неволе померли, а кто и здесь родился.
— Вот-вот. И куда они теперь?
— Как бог даст. Кого казаки к себе возьмут, кого еще куда. Не в монахи, так в скоморохи.
— Нет, так дело не пойдет! — покачал я головой.
— А что делать?
— Да ничего особенного. Собрать их всех вместе и держать под присмотром. Есть ведь воины увечные, которым еще рано в бой идти, вот пусть и присмотрят за мальцами. А как в Москву прибудем, я им дело найду. Кто побойчее, да поспособнее пойдет в царскую школу на казенный кошт, других ремеслу обучим. Но это еще не скоро будет, а пока найди людей, кому это доверить можно. Чтобы дети от их заботы с голоду не околели.
— Я могу взяться, государь.
— Нет, Михайло. Во всяком случае, не сейчас. Прибудем в Москву, коли пожелаешь, дам тебе такое поручение, а теперь ты мне рядом нужен. Сыщи или из ратных, или из полоняников знакомых.
— Как повелишь, надежа, — не стал отказываться Рожков. — Все выполню, не сомневайся.
— Теперь ты, свет Федор Семенович, кавалер Панин, — подозвал я своего бывшего рынду. — Возьмешь половину галер, а на них свой полк и отряд Татаринова. Пойдете вдоль кавказских берегов. В серьезные драки не ввязывайся. Людей и корабли береги. Заодно каждый час используй для учебы. Отдаю тебе три наши галеры, в том числе лучшую — «Двину».
— Благодарствую за доверие, ваше величество! — гаркнул расплывшийся в улыбке Федька.
— Успеешь еще поблагодарить, — поморщился я. — Слушай дальше. Селиверстов, может, еще и небогато опыта накопил, но все же больше твоего. Поэтому, ты к нему прислушивайся. Мужик он дельный.
— Помилуйте, государь, какой же мужик, когда он из Новгородских боярских детей?
— Разбаловался ты Федя, — строго посмотрел я на него. — Царя перебиваешь, ценные указания не слушаешь!
— Простите, ваше величество, — смутился полковник. — Это не со зла…
— Знаю, потому и терплю тебя, бестолкового! Так вот, Селиверстов — муж дельный и в бою не плошает. Опять же, Петерсон его хвалит. В общем, ты меня понял… На чем я остановился? Ах, да. Главная твоя цель — захват купеческих судов и фелюг. Чем больше, тем лучше. Людей бери с запасом для призовых команд. Полоняников, где сможешь, выручай. Выйдет
— А ты государь?
— Я на запад пойду. Сначала Варну пощупаю, потом… посмотрим…
— Я так понимаю, главное наше дело собрать больше парусников, чтобы добычу и людей вывезти до Азова?
— Правильно понимаешь. Заодно и торговлю туркам попортим. Что им убыток — то нам радость! Утащить отсюда надо всё, до чего сможем дотянуться. И людей, и пушки, и скотину, и зерно, и вино, и кожи. Да и торговый флот нам не помешает свой. Как думаете? — Я довольно подмигнул соратникам.
— Но сколько мы скотины так сможем увезти? Тут одних лошадей тысячи тысяч. А уж овец и коз…Не лучше ли…
— Эх, Федя, снова ты поперек батьки лезешь! — погрозил я ему пальцем. — Не надо как лучше, надо как приказано! Пойми, чтобы сушей такую прорву скота угнать, потребуется всех татар, способных держать оружие в руках под корень извести. А до тех пор о том и думать нечего. Одна суета. Вот в море мы пока хозяева. Будем этим пользоваться!
Закончив с Паниным, я вернулся к его бывшему командиру.
— Корнилий, ну, рассказывай, как там твои черкесы?
— Дело движется государь. Можешь сам посмотреть, как идет учеба.
— А давай, — согласился я. — Отчего бы не прогуляться?
По дороге Михальский поведал мне, как все начиналось:
— Из числа пленных горцев почти две сотни — дети, еще триста девиц. Вышло без малого пятьсот взрослых мужчин. Выкликнул из них, кто воинского сословия люди. Вышло около трех десятков. Потом спросил их всех, кто, мол, умеет сражаться и считает, что преискусно владеет оружием. На этот раз откликнулось большинство, за вычетом, быть может, полусотни опустивших глаза и склонивших головы. Эти видно из холопов. Таким черкесы оружие в руки не дают. Сказал — самым умелым и ловким наездникам, стрелкам и рубакам найдется место в новом царевом Кавказском драгунском полку. Кому по нраву больше море — могут пойти на службу во флоте его царского величества. Оставшиеся — в пешие стрельцы. А кому война не по нраву станут податными людьми — ремесленниками или землепашцами. Но прежде каждый должен будет доказать, что достоин чести стать ратником.
— И что дальше? — заинтересовался я.
— Вышел мне навстречу невысокий стройный молодец. Гордый, голову высоко держит, шаг легок, словно танцует, движения уверенны, спина прямая. И говорит: «Я уорк из рода Индароко, зовусь Темруко сын Инжара. Дай мне в руки лук и клянусь, никто не сможет сделать выстрел лучше моего»!
— И что, так хорош?
— Умел, ничего не скажу. Да только тем часом заглянул ко мне наш кавалер, Федор Панин. Посмотрел он на ту стрельбу, и ни слова не говоря, вынул из саадака свой лук и давай садить. Я о его ловкости в этом деле давно знаю, но прежде таково он не мог, головой ручаюсь. Откуда что и взялось, словно бес вселился… Потом Федя к приунывшему черкесу подошел, обнял его за плечи и сказал, — «Ты хороший стрелок, но всегда помни, не хвались сам, пусть за тебя говорят другие» и ушел.