Мексиканские ночи

Эмар Густав

Путники спешились, вдвинули стволы ружей в расщелину камня и повернули, словно рычаг. Камень медленно сдвинулся с места и появился вход в подземелье.

В подземелье было светло и сухо. Свет и воздух, видимо, проникали через отверстия в камне, незаметные снаружи.

— Входи, Лопес, — произнес один всадник.

— Вы подниметесь наверх? — спросил другой.

— Да, ты последуешь за мной, если я не появлюсь. Лопес свистнул, прибежали лошади и по его знаку спустились в подземелье.

— До скорого свидания! — произнес Лопес.

Первый

всадник кивнул головой, а второй, это был слуга, вошел и задвинул за собой камень, который слился со скалой так, словно составлял с ней одно целое. Непосвященному, разумеется, найти вход было невозможно.

Всадник огляделся, чтобы удостовериться, не следит ли кто-нибудь за ним, вскинул ружье на плечо и стал взбираться наверх по ступенькам, погруженный в раздумье.

С вершины горы открывался прекрасный вид: с одной стороны — Сапотекас, Холула, гасиенды и деревни; с другой — Пуэбло, со множеством расписных куполов, делающих его похожим на восточный город. Дальше, насколько хватало глаз, простирались поля алое, маиса и агавы, а между ними змеей извивалась дорога в Мехико.

На мгновение всадник остановился, устремив взор на долины, пустынные в этот утренний час, озаренные золотыми лучами солнца, затем, подавив готовый вырваться вздох, откинул бычью шкуру и вошел в ранчо.

Ранчо, снаружи имевшее жалкий вид, внутри было даже чересчур комфортабельно для страны, где потребности, особенно у низших классов, ограничены самым необходимым.

На ранчо было несколько комнат: первая — гостиная, она же столовая, сообщалась с наружной пристройкой, служившей кухней. На стенах — несколько гравюр под стеклом, с изображением эпизодов, взятых из войн Империи. В углу, на консоли зажженные свечи и фигура гваделупской Божьей Матери, покровительницы Мексики. Шесть стульев, четыре бутакки, буфет, большой стол. На окнах — красные занавески. На полу — ковер искусной работы.

Но что поражало больше всего, это часы черного дерева с вмонтированной в них птицей, которая каждые полчаса пела. Часы висели между двумя окнами напротив входной двери.

Дверь справа вела во внутренние комнаты.

Войдя в дом, всадник поставил ружье, сел у окна на бутакку и закурил сигару.

— Половина шестого! — прошептал он, взглянув на часы. — До его прихода есть еще время.

Мужчина откинулся на спинку бутакки, выронил сигару и крепко уснул.

Через полчаса дверь у него за спиной отворилась, вошла молодая женщина, очаровательная, лет двадцати двух — двадцати трех, белокурая, с голубыми глазами, на цыпочках приблизилась к спящему и устремила на него полный нежности взгляд.

Белое лицо отличало ее от остальных жен ранчеро — индианок. Выражение веселости и лукавства привлекало к себе. Хотя ее нельзя было назвать красавицей. Одета она была как и остальные женщины ее класса и при этом выглядела очень опрятно и кокетливо.

Итак, женщина подошла к спящему, обернулась и приложила палец к губам, сделав знак идущим за ней мужчине и женщине не шуметь.

Женщине

было лет пятьдесят, мужчине — около шестидесяти. Лица их, ничем не примечательные, не были грубыми, а казались волевыми и энергичными.

Все трое стояли, не двигаясь, возле спящего, боясь его разбудить. Но вдруг луч солнца скользнул по лицу незнакомца. Он сразу проснулся и по-французски воскликнул:

— О боже! Я, кажется, задремал.

— Ах, господин Оливье, — ответил вакеро тоже по-французски, — что же тут дурного?

— Вы здесь, мои добрые друзья, — произнес Оливье с улыбкой. — Приятное пробуждение! Здравствуйте, Луиза, дитя мое, здравствуйте, мать Тереза, и ты, мой старый Луис. У вас такие счастливые лица, что приятно смотреть.

— Мне жаль, что мы разбудили вас, господин Оливье! — сказала Луиза.

— Тем более что вы, наверняка, устали! — добавил Луис.

— Я уже забыл об усталости, — ответил Оливье. — Вы не ожидали увидеть меня здесь?

— Лопес предупредил нас о вашем приезде, — сказала Луиза.

— Этот черт Лопес обязательно проболтается, — весело заметил Оливье.

— Вы позавтракаете с нами, не правда ли? — спросила молодая женщина.

— Об этом не спрашивают, девочка, — произнес вакеро, отец Луизы. — Хотел бы я посмотреть, как господин Оливье откажется завтракать.

— Хватит тебе ворчать, — смеясь, произнес Оливье, — разумеется, я позавтракаю.

— Это прекрасно! — воскликнула молодая женщина и вместе с Терезой, которая приходилась ей матерью, принялась готовить завтрак.

— Только ничего мексиканского, — предупредил Оливье, — терпеть не могу их национальные блюда!

— Не беспокойтесь, — ответил Луис, — завтрак будет французский.

— Это удваивает мой аппетит! Пока женщины хлопотали с завтраком, мужчины беседовали, отойдя к окну.

— Ну как, вы довольны? — спросил Оливье Луиса.

— Доволен, — ответил Луис. — Дон Андрес де ля Крус человек добрый, кроме того, как вам известно, я с ним почти не общаюсь.

— Да, вы, в основном, имеете дело с Лео Карралем.

— Это достойный человек и прекрасный мажордом. Мы отлично ладим друг с другом.

— Тем лучше! Я был бы огорчен, будь то иначе. Ведь это я рекомендовал вас на это место, и если бы что-нибудь…

— Я немедленно сообщил бы вам, господин Оливье. Но в этом смысле все вдет хорошо.

Оливье внимательно посмотрел на него.

— А в каком смысле плохо?

— Я не сказал, что плохо, — пробормотал вакеро в замешательстве.

Оливье покачал головой.

— Вспомните, Луис, — строго сказал он, — на каких условиях я простил вас.

— О, я очень хорошо помню.

— Вы еще не сказали?..

— Нет.

— Значит, Доминик все еще считает себя…

— Да, — ответил вакеро, опустив голову. — но он не любит меня.

— Почему вы так думаете?

— Я в этом уверен. С тех пор как вы увели его в прерии, он изменился до неузнаваемости. Эти десять лет сделали его совершенно равнодушным.