Мексиканские ночи
Шрифт:
— Вы в этом уверены, дорогой кузен? — насмешливо спросила девушка.
— По-моему, это так.
— Вот-вот, вы уже засомневались.
— А вы, кажется, уверены в своих словах?
— Совершенно верно. Тот, кто вас ждет, не просто знакомый, а добрый ваш друг.
— Ну, я совсем запутался! Продолжайте, прошу вас.
— К тому, что я сказала, можно добавить всего несколько слов. К тому же мы скоро приедем, и я не хочу оставлять вас в неведении.
— С вашей стороны это очень любезно, кузина, клянусь вам. И с величайшим нетерпением
— Придется кое о чем вам напомнить, раз у вас такая короткая память. В этой чужой для вас стране вы встретили только одного человека, который выказал вам свое расположение, но вы успели его забыть. Так что позвольте мне усомниться в вашем постоянстве.
— Ваши упреки вполне справедливы. Есть у меня в Мексике один друг, но мне в голову не могло прийти, что вы говорите о нем.
— Значит, я не ошиблась?
— Нет.
— А часто ли вы о нем вспоминаете?
— Часто. И очень хочу увидеться.
— Как его зовут, вашего друга?
— Он назвался Оливье, но я не решился бы утверждать, что это его настоящее имя. Девушка едва заметно улыбнулась.
— Позвольте спросить, почему вы о нем так плохо думаете?
— Нисколько, кузина. Но сеньор Оливье личность неординарная, судя по его поступкам. И мое предположение вполне естественно.
— Так это или не так, не могу вам сказать. Одно я знаю, что он ждет вас.
— Странно! — заметил молодой человек.
— Почему же? Наверняка, он хочет вам сообщить что-то важное. Так, по крайней мере, я поняла.
— Он вам об этом сказал?
— Прямо не сказал, но, беседуя со мной нынче ночью, изъявил желание как можно скорее вас видеть.
Все это девушка произнесла с такой наивной небрежностью, что граф был совершенно сбит с толку и с минуту смотрел на нее с недоумением.
Донья Долорес словно не замечала его удивления, приставив руку ко лбу козырьком, смотрела на равнину.
— Ну, — произнесла она через минуту, указывая в известном направлении пальцем, — видите вы двоих, сидящих рядом в тени деревьев? Один из них дон Оливье. Поспешим же!
— Как вам будет угодно! — ответил граф, пришпорив коня.
Они поскакали галопом, а те двое, заметив всадников, пошли им навстречу.
ГЛАВА XI. На равнине
Оливье и Доминик, покинув ранчо, довольно долго ехали молча, каждый думая о своем.
О Доминике или Доминго, если называть его по-испански, мы уже кое-что рассказали в одной из предыдущих глав. В этом молодом человеке странным образом сочетались хорошие и дурные качества. Но преобладали хорошие. Бродячая жизнь среди неукротимых индейцев в прериях за несколько лет сделала его необычайно сильным, энергичным и волевым. В нем уживались смелость и хитрость, которую порой принимали за лицемерие. Как настоящий лесной охотник, он не терялся ни при каких обстоятельствах, сохраняя невозмутимость под самыми пристальными взглядами. И при этом бывал так наивен и добродушен,
Словом, Доминик был склонен как к добру, так и к злу, в зависимости от обстоятельств.
Оливье хорошо изучил Доминика, который пугал его своей неукротимостью, и старался силой собственной воли обуздать его характер. Словно укротитель, играющий с тигром, он знал, что наступит момент, когда лава, клокотавшая в душе молодого человека, вырвется наружу под натиском страстей. И несмотря на доверие к другу, Оливье с крайней осторожностью касался некоторых струн его сердца, боясь пробудить в нем сознание собственной силы и нравственного могущества.
Проехав несколько часов, путники достигли довольно густого леса, окаймлявшего плантации в трех милях от гасиенды де Ареналь.
— Вот и приехали, — сказал Оливье, слезая с лошади. — Сейчас перекусим.
— Это прекрасно, — ответил Доминик. — С самого утра печет солнце, и я, признаться, устал. Охотно растянулся бы на траве.
— Не стесняйся, друг, здесь отличное место для отдыха. Путники расседлали коней, пустили их попастись, а сами сели в тени, достали сумки с припасами и принялись за еду.
Ели молча. Ни тот, ни другой говорить не любили. После обеда Оливье закурил сигару, а Доминик — свою индейскую трубку. Первым нарушил молчание Оливье.
— Ну, Доминик, — спросил он, — нравится тебе жизнь, которую ты вот уже несколько месяцев ведешь здесь, в провинции?
— Признаться, — ответил Доминик, выпустив густое облако дыма, — жизнь эта кажется мне бессмысленной и скучной. Я давно попросил бы вас отправить меня на запад, в прерии, если бы не был уверен, что нужен вам здесь.
Оливье засмеялся.
— Ты — настоящий друг, — промолвил он, пожав Доминику руку. — Всегда готов действовать без оглядки.
— Рад это слышать. Без самоотверженности не бывает дружбы.
— Поэтому редко можно встретить преданных друзей.
— Мне жаль тех, кто не способен на дружбу. Ведь это такое счастье! Дружба единственное, что связывает людей.
— Многие полагают, что дружба основана на эгоизме.
— Такую дружбу настоящей не назовешь. Эгоизм — полная противоположность дружбе.
— Это ты от индейцев слышал?
— Индейцы — мудрые люди, учитель, — ответил Доминик. — Для них правда есть правда, ложь есть ложь. А в городах все так запутано, что самому тонкому знатоку человеческой души не разобраться, а простой человек вообще теряет всякое представление о том, что справедливо, а что нет. Позвольте мне вернуться в прерии, мой друг, бесконечные войны вызывают у меня гнев и отвращение.
— Я хотел бы вернуть тебе свободу, но, повторяю, ты мне нужен еще месяца три.