Мельбурн – Москва
Шрифт:
– А сейчас у Сэма кто-нибудь есть? – не подумав, ляпнула я и тут же поняла, что этого не следовало спрашивать – во-первых, вопрос был нескромный, а во-вторых, краска вновь бросилась мне в лицо.
Опять лезть под стол я не решилась, и Грэйси немедленно обо всем догадалась.
– Ох, Натали, – широко открыв глаза, сочувственно проговорила она и погладила мою руку, нервно теребившую салфетку, – ты что, ты… это…. Сэм…гм…
Они с Денисом смущенно переглянулись, но, к счастью, подошел Яков.
– Что еще пожелаете? – весело спросил он.
– Нет, Яков, спасибо, – ответил Денис, и мы поднялись, чтобы освободить стол – было время ленча, и на улице
Грэйси и Денис проводили меня до отеля.
– Созвонимся, Натали, ладно? – заглянув мне в глаза, сказала Грэйси. – Сходим как-нибудь на ленч, посидим, поболтаем.
– Договорились.
Когда я зашла к папе, он дремал на диване. На столе стоял его открытый ноутбук – видно, усталость накатила на него во время работы. В последнее время такое случалось чаще и чаще, и, ложась передохнуть, он обычно мне объяснял:
«Я просто стараюсь больше спать, но не потому, что плохо себя чувствую, я чувствую себя прекрасно, а потому, что во сне все процессы идут медленнее».
Дожидаясь, пока папа проснется, я прошла в себе в комнату, и включила видео, но в голову опять полезли мысли о Сэме. Вспомнился наш с ним разговор, когда я позвонила ему незадолго до Рождества.
«Привет, Сэм, как поживаешь? Хочу пожелать тебе счастливого Рождества».
«Привет, Натали, спасибо. Тебе я тоже желаю всего самого хорошего».
Голос у него был таким печальным, что я не выдержала – спросила:
«У тебя все хорошо, Сэм?»
«Не все, но пока жив, – прозвучало это невесело, – ладно, ты-то как? Как отец?»
«Ничего нового, – и тут я вдруг решилась: – Может, встретимся, посидим в кофешопе?»
Он помолчал пару секунд – как мне показалось, соображал, как отказаться потактичней, – потом мягко ответил:
«Знаешь, сейчас из меня плохой собеседник, давай как-нибудь в другой раз. Извини, Натали».
Его ласковый отказ заставил меня почувствовать себя девочкой, которая вешается на шею взрослому мужчине, а тот не знает, как от нее отвязаться. Возможно, в какой-то мере так и было – ему тридцать пять, мне двадцать один. Хотя я знаю пары и с большей разницей в возрасте. Может быть, его отталкивает мой не по годам юный вид? Нельзя сказать, что я маленького роста, но незнакомые люди постоянно принимают меня за девочку-подростка – из-за тонкой кости и больших, как у куклы, глаз, придающих моему лицу глупое детское выражение.
– Наташенька, ты уже вернулась? – постучав ко мне, позвал папа, и сразу же боль, вытесненная на время мыслями о Сэме, резанула с новой силой. Папа, папочка, как же я могу сейчас думать о чем-то, кроме тебя?
Думаю, ему было хуже, чем он говорил, но мне хотелось верить каждому его слову, и я верила. После проведенной в отеле ночи лицо у него уже не отливало синевой, и взгляд стал довольно бодрым, поэтому на следующее утро мы, как и планировали, выехали в Порт Артур. Я вела машину, папа дремал, откинув назад сидение. Сразу по приезде мы пообедали в информационном центре, и аппетит у него был неплохой.
Выйдя из центра, мы миновали наполовину разрушенное здание бывшей тюрьмы, по причудливо бегущей тропе дошли до хорошо сохранившегося храма с острыми башенками, и там один из туристов, бродивших по зеленым просторам, любезно сфотографировал нас вдвоем на фоне зубчатых стен. А потом папа внезапно присел на каменную скамью и каким-то незнакомым жалобным голосом попросил:
– Давай, возьмем вагонетку, Наташенька.
– Вагонетку…
У меня перехватило горло. Нанять вагонетку для людей с ограниченными возможностями было проще простого, но в мозгу никак не укладывалось – папа с его вечной неуемной энергией и вагонетка…. Три года назад, когда мы приезжали сюда с дядей Ромой Марудиным, папа заставил нас подняться по крутой лестнице в дом губернатора. Мы с дядей Ромой, помню, стояли потом на террасе дома и, высунув языки, никак не могли отдышаться, папе же было хоть бы что, а теперь…. И этот его голос… Он посмотрел на меня и спохватился:
– Я пошутил, дочка, давай просто прокатимся на пароме и вернемся.
Маленький паром медленно скользил по глади залива, Погода стояла чудесная – теплая, но не знойная, как всегда на Тасмании. Светило солнце, по небу плыли перистые облака, а вода казалась синей-синей. Вокруг развалин и хорошо сохранившихся крепостных построек светлой зеленью расстилались луга, темнели кроны деревьев, а за ними серой голубизной тянулись горные хребты. Изредка я осторожно косилась на папу и тут же вновь устремляла взгляд в окно. Один раз я все же не успела отвернуться – он глянул в мою сторону совершенно неожиданно и усмехнулся, заметив тревогу в моих глазах. Но ничего не сказал.
По возвращении в Хоббарт, я, как можно веселее, спросила:
– Папа, какие у нас с тобой дальнейшие планы? Поездим по Тасмании или отправим машину домой, а сами полетим в Сидней к Марудиным?
Он посмотрел на меня и покачал головой.
– Знаешь, Наташенька, наверное, нам с тобой лучше всего будет вернуться домой, в Мельбурн, – голос его стал виноватым, – кажется, я переоценил свои силы, прости, доченька.
Глава вторая
Время уходило с неумолимой быстротой. Под руководством Ирмы, специалиста по персоналу в нашей компании, я неплохо осваивала предстоявшую мне в будущем работу и посещала занятия в университете. Папа старался не менять своего образа жизни и постоянно занимался делами, но силы его стремительно таяли. Обычно во время театрального сезона мы посещали театры не реже двух-трех раз в неделю, однако теперь он сам признавался, что многолюдные залы и шум большой сцены стали его утомлять. Правда, иногда просил:
– Наташенька, закажи, пожалуйста, билеты, послушаем музыку у старушки Мёрдок или рядышком.
Я заказывала билеты в зал Элизабет Мёрдок мельбурнского концертного центра, обычно в первом или втором ряду – нам обоим нравилось видеть лица музыкантов во время выступления. Центр находился в пяти минутах ходьбы от наших апартаментов в Саутбэнке, но я видела, что даже этот короткий путь дается папе с большим трудом.
– Ты устал? – тревожилась я, когда он, заняв свое место, с видимым облегчением откидывался на спинку кресла.
– С чего мне уставать? – его бодрый тон явно не соответствовал внешнему виду. – Здесь идти всего-то ничего. Руперт Мёрдок выбрал очень удобное место, и пока с нами еще что-то происходит, будем слушать музыку
Руперт Мёрдок, миллиардер и филантроп, был главным спонсором строительства мельбурнского концертного центра, и открытие большого зала приурочил к столетию своей матери Элизабет, также широко известной своей благотворительной деятельностью. Теперь Элизабет Мёрдок шел уже сто второй год, а она была по-прежнему здорова и бодра, сохранив назло своему возрасту ясность ума и способность шутить. Одну из ее шуток папа и припомнил, сказав «пока с нами еще что-то происходит», – на вопрос журналиста «Как вы полагаете, что произойдет после вашей смерти?», Элизабет весело ответила: «Думаю, после моей смерти со мной лично уже ничего не произойдет».