Мелкий бес
Шрифт:
— Ну, хорошо, я поеду с вами, — сказал он Марте.
Марта обрадовалась, но как-то испуганно. Конечно, она хотела, чтобы Передонов ехал с ними, — или, вернее, Вершина хотела этого за нее и приворожила ей своими быстрыми наговорами это желание. Но теперь, когда Передонов сказал, что едет, Марте стало неловко за Владю, — жалко его.
Жутко стало и Владе. Неужели это для него Передонов едет? Ему захотелось умилостивить Передонова. Он сказал:
— Если вы думаете, Ардальон Борисыч, что тесно будет, то я могу пешком
Передонов посмотрел на него подозрительно и сказал:
— Ну да, если вас отпустить одного, вы еще убежите куда-нибудь. Нет уж, мы вас лучше свезем к отцу, пусть он вам задаст.
Владя покраснел и вздохнул. Ему стало так неловко, и тоскливо, и досадно на этого мучительного и угрюмого человека. Чтобы все-таки смягчить Передонова, он решился устроить ему сиденье поудобнее.
— Ну, уж я так сделаю, — сказал он, — что вам отлично будет сидеть.
И он поспешно отправился к тележке. Вершина посмотрела вслед за ним, криво улыбаясь и дымя, и сказала Передонову тихо:
— Они все боятся отца. Он у них очень строгий.
Марта покраснела.
Владя хотел было взять с собою в деревню удочку, новую, английскую, купленную на сбереженные деньги, хотел взять еще кое-что, да это все занимало бы в тележке немало места. И Владя унес обратно в дом все свои пожитки.
Было нежарко. Солнце склонялось. Дорога, омоченная утренним дождем, не пылила. Тележка ровно катилась по мелкому щебню, унося из города четырех седоков; сытая серая лошадка бежала, словно не замечая их тяжести, и ленивый, безмолвный работник Игнатий управлял ее бегом при помощи заметных лишь опытному взору движений вожжами.
Передонов сидел рядом с Мартою. Ему расчистили так много места, что Марте совсем неудобно было сидеть. Но он не замечал этого. А если бы и заметил, то подумал бы, что так и должно: ведь он гость.
Передонов чувствовал себя очень приятно. Он решил поговорить с Мартою любезно, пошутить, позабавить ее. Он начал так:
— Ну, что, скоро бунтовать будете?
— Зачем бунтовать? — спросила Марта.
— Вы, поляки, ведь все бунтовать собираетесь, да только напрасно.
— Я и не думаю об этом, — сказала Марта, — да и никто у нас не хочет бунтовать.
— Ну да, это вы только так говорите, а вы русских ненавидите.
— И не думаем, — сказал Владя, повертываясь к Передонову с передней скамейки, где сидел рядом с Игнатием.
— Знаем мы, как вы не думаете. Только мы вам не отдадим вашей Польши. Мы вас завоевали. Мы вам сколько благодеяний сделали, да, видно, как волка ни корми, он все в лес смотрит.
Марта не возражала. Передонов помолчал немного и вдруг сказал:
— Поляки — безмозглые.
Марта покраснела.
— Всякие бывают и русские, и поляки, — сказала она.
— Нет, уж это так, это верно, — настаивал Передонов. — Поляки глупые. Только форсу задают. Вот жиды — те умные.
— Жиды — плуты, а вовсе не умные, — сказал Владя.
— Нет, жиды — очень умный народ. Жид русского всегда надует, а русский жида никогда не надует.
— Да и не надо надувать, — сказал Владя, — разве в том только и ум, чтобы надувать да плутовать?
Передонов сердито глянул на Владю.
— А ум в том, чтобы учиться, — сказал он, — а вы не учитесь.
Владя вздохнул и опять отвернулся и стал смотреть на ровный бег лошади. А Передонов говорил:
— Жиды во всем умные, и в ученье, и во всем. Если бы жидов пускали в профессора, то все профессора из жидов были бы. А польки все неряхи.
Он посмотрел на Марту и, с удовольствием заметив, что она сильно покраснела, сказал из любезности:
— Да вы не думайте, я не про вас говорю. Я знаю, что вы будете хорошая хозяйка.
— Все польки — хорошие хозяйки, — ответила Марта.
— Ну да, — возразил Передонов, — хозяйки, сверху чисто, а юбки грязные. Ну, да зато у вас Мицкевич был. Он выше нашего Пушкина. Он у меня на стене висит. Прежде там Пушкин висел, да я его в сортир вынес, — он камер-лакеем был.
— Ведь вы русский, — сказал Владя, — что ж вам наш Мицкевич? Пушкин — хороший, и Мицкевич — хороший.
— Мицкевич — выше, — повторил Передонов. — Русские — дурачье. Один самовар изобрели, а больше ничего.
Передонов посмотрел на Марту, сощурил глаза и сказал:
— У вас много веснушек. Это некрасиво.
— Что ж делать? — улыбаясь, промолвила Марта.
— И у меня веснушки, — сказал Владя, поворачиваясь на своем узеньком сиденье и задевая безмолвного Игнатия.
— Вы мальчик, — сказал Передонов, — это ничего, мужчине красота не нужна, а вот у вас, — продолжал он, оборачиваясь к Марте, — нехорошо. Этак вас никто и замуж не возьмет. Надо огуречным рассолом лицо мыть.
Марта поблагодарила за совет.
Владя, улыбаясь, смотрел на Передонова.
— Вы что улыбаетесь? — сказал Передонов, — вот погодите, приедем, так будет вам дера отличная.
Владя, повернувшись на своем месте, внимательно смотрел на Передонова, стараясь угадать, шутит ли он, говорит ли взаправду. А Передонов не выносил, когда на него пристально смотрели.
— Чего вы на меня глазеете? — грубо спросил он. — На мне узоров нет. Или вы сглазить меня хотите?
Владя испугался и отвел глаза.
— Извините, — сказал он робко, — я так, не нарочно.
— А вы разве верите в глаз? — спросила Марта.
— Сглазить нельзя, это суеверие, — сердито сказал Передонов, — а только ужасно невежливо уставиться и рассматривать.
Несколько минут продолжалось неловкое молчание.
— Ведь вы — бедные, — вдруг сказал Передонов.
— Да, небогатые, — ответила Марта, — да все-таки уж и не так бедны. У нас у всех есть кое-что отложено.
Передонов недоверчиво посмотрел на нее и сказал: