«Мелкое» дело
Шрифт:
— «Сирень».
Женский голосок не без кокетства ответил:
— «Сирень» слушает.
— Говорит «Акация», Сидоренко. Позовите, пожалуйста, большого Сергеева.
Трубка тихо стукнула и умолкла. Сергеевых у медиков было два: один хирург, другой заведующий аптекой. Хирурга звали большим Сергеевым. Вскоре он подошёл.
— Сидоренко? Это я, Сергеев.
— Иван Сергеевич, у меня к вам просьба: уделите мне часика два. Сможете?
— Когда? Сегодня? Трудновато… Не знаю уж…
— Очень нужно, Иван Сергеевич.
— К Купчину — дело другое. Мне туда тоже нужно, только вот никак не мог выбраться.
— Ну и отлично. Значит, я за вами заеду.
В «хозяйстве» Купчина Сидоренко и Сергеев расстались. Сидоренко отправился по своим делам, майор — по своим. Узнав, что личный состав моется, майор провёл общий медосмотр солдат, обращая особое внимание на состояние вернувшихся в строй после ранений. Солдаты любили «большого Сергеева»: он всегда нещадно «гонял» поваров, «разносил» нерадивых старшин, вгонял в пот санинструкторов, добиваясь образцового санитарного порядка и службы.
Маленький, толстый и весёлый, живо переговариваясь с солдатами, «большой Сергеев» быстро осматривал их лично, подшучивая над полковым врачом.
— Я сам. Я вам не доверяю… Да, да! Вы здесь все, со старшиной во главе, только и думаете, как бы старика провести. Знаю я вас…
Стоявший рядом и раздававший солдатам бельё старшина отвечал в тон:
— Напрасно обижаете, товарищ майор! Уж кто-кто, а мы-то вечно от вас безвинно страдаем. Придираетесь вы к нам.
— Придираюсь? Ах ты, Иисус Христос выискался! А мыло? Молчи уж!..
Год назад старшина потеряв по дороге от оклада пол-ящика мыла. А майор ехал следом и нашёл. С тех пор старшина «намыливался» при каждом удобном случае.
— Жалобы есть? Нет? Отлично!.. Следующий!
— Солдат второго взвода Петров, товарищ майор!
Майор не стал напоминать солдату о его бывшем офицерском звании.
— Как здоровье? Жалобы есть?
— Нет, товарищ майор.
— Хорошо. А это что? Пулей, осколком?
— Осколком.
Майор короткими толстыми пальцами привычно прощупал розовый шрам.
— Прекрасно. Не открывается? Не болит?
— Нет, ничего. Иногда ноет.
— Отлично! Больше ничего?
— Никак нет.
— Замечательно! А вы крепкий. Откуда родом?
— Из Староукраинска…
— Да? А я там не так давно был. Останавливался на улице Островского. Знаете такую?
— А как же? Я там жил. Дом 26.
— Хороший городок. Помню, путался: хозяйка улицу всё по-старому называла… Ах, чёрт, забыл… Как улица раньше-то называлась? — вдруг спросил майор Петрова.
Тот на секунду растерялся.
— По-старому? Не помню.
— Свою-то улицу? — удивился майор.
— Так ведь давно… Да, вспомнил: Богомольная, — богомолки там всё ходили из монастыря.
— Да, да, Богомольная, Богомольная. Одевайтесь… Следующий!
Одевшись, Петров стал позади, близ майора. Тот продолжал осмотр, шутя с солдатами, расспрашивая их о делах, о родине, о семьях. Часто раздавался смех.
На обратном пути хирург говорил Сидоренко о результате:
— Шрам от ранения имеется и точно на том месте, которое указано в справке и подтверждении госпиталя. Но, может быть, вы и правы (тут Сидоренко живо обернулся к майору). Дело в том, что, по-моему, этот шрам является результатом очень поверхностного касательного ранения, а отнюдь не проникающего, тем более — с повреждением кости…
Сидоренко стиснул руку майора:
— В самом деле?
— Больше того, — продолжал майор, — шрам, по некоторым признакам, является вполне вероятным следствием оперативного, то есть искусственного, преднамеренного удаления узкой полоски кожного покрова.
Сидоренко откинулся на подушку машины.
— Кажется, я оказался прав.
— Подождите, батенька! Кость надо ещё проверить рентгеноснимком.
— Но справку о том, что вы сейчас сказали, можете дать? Официальную!
— Конечно, только с оговоркой о необходимости детальной экспертизы.
— Мне этого достаточно. Спасибо, Иван Сергеевич. А насчёт улицы? Спросили?
— Да. Сначала замешкался, потом назвал: Богомольная.
Сидоренко расстегнул карман и вынул сложенную бумажку. Развернув её, он молча показал доктору: там стояло совсем другое название улицы…
Дождь лил с самого вечера. Подгоняемые сердитым ветром, по небу неслись тяжелые тучи и, сменяя одна другую, обрушивали на землю нескончаемые потоки воды. Казалось, само небо прорвано орудийным громом, потрясающим материк от моря до моря.
Полковник Серебряков не спал. Он то брался за работу, то начинал читать, но, пробежав глазами страницу-другую, отбрасывал книгу и ходил по комнате — усталый, немолодой. Время от времени останавливался, прислушивался к непогоде и, покачав головой, снова шагал. За окном прочавкали по грязи чьи-то сапоги. Полковник насторожился. Сквозь шум дождя донёсся возглас разводящего.
«Смена караула», — подумал Серебряков.
И в то же время неожиданно раздался стук в дверь: на пороге появился вымокший до нитки Сидоренко в плащ-палатке и с автоматом.
— Ну как, благополучно? Не сопротивлялся? — оживился полковник.
— В первый момент обалдел от неожиданности. А потом уже поздно было. Ну и тип! Прикинулся великомучеником и жертвой произвола. Даже митинговать пытался, так сказать, взывал к сочувствию масс. А дождичек!.. — потирай руки, выдал своё возбуждение Сидоренко.
— Да уж… Пробрало? Может, водки глоток желаете, капитан? Нет? Ну, тогда чаю горячего — вон там, в термосе. Пейте.
Подождав, пока Сидоренко нальёт себе чаю, полковник продолжал.