Мельница купца Чесалкина
Шрифт:
— Смотри, ребята, как бы с вас пошлин гербовых не присудили за то, что расписка не на гербовой бумаге писана, — сострил еще кто-то, и хохот увеличился еще более.
— Прошу не нарушать тишины! — проговорил судья, возвысив голос, и потом спросил: — Вы миром не покончите ли дело?
— Я с большим моим удовольствием! — закричал Чесалкин: — я с ними и не ссорился, истинный бог, не ссорился и даже сейчас не серчаю… Что ж, я готов простить их.
— Мы готовы мириться! — кричали мужики: — пусть отдаст нам наши деньги: вот те и мир будет!
— Нет, уж это вы не хотите ли вот чего! — прокричал Чесалкин и, помуслив большой палец правой руки, показал им кукиш: — нет, уж это — покорно благодарим. Этак то вы больно богаты будете… облопаетесь неравно!
— Садитесь! я пишу решение! — объявил судья.
Тяжущиеся сели, но угомонились не скоро и продолжали перебранки. Наконец устали и замолчали. В камере водворилась тишина, и только торопливый скрип судейского пера нарушал ее. Чесалкин сидел, облокотясь на колена, и помахивал шапкой; пот катился с него ручьями. Наконец судья пригласил всех встать и прочел решение, которым определил: по неимению у истцов никаких доказательств, в иске им отказать. Затем объявил о праве обжалования решения апелляционным порядком и о сроках. Мы вышли из камеры.
— Вот-с, видели! слышали! — кричал на дворе Чесалкин. — Вот они каковы-с! Истинный бог, мать пресвятая богородица, всех подлецов до копеечки расчел, а они в камеру тащат, отрывают от умирающей супруги… Они, галманы паршивые, того и знать не хотят, что теперича, по ихней милости, мне, может, с женой проститься не придется.
— Разве жена ваша плоха очень? — спросил я.
— Исповедали и причастили, а сюда поехал — соборовать стали.
И он пошел по дороге к селу. Вслед за ним пошли и мужики.
— Креста на тебе нет! — шумели они.
— Мерзавцы вы паршивые! галманы пустоголовые! — гремело в воздухе.
Вышел судья из камеры, с сигарой в зубах и в войлочной, последнего фасона, шляпе.
— Как поживаете, отец дьякон? Давно я вас не видал! — И, любезно приподняв передо мною шляпу, он направился к дому. Навстречу выбежали из дома дети.
— Папочка, ты кончил судить? — прозвенели их тоненькие голосочки.
— Кончил, друзья мои, кончил! — проговорил судья и вместе с детьми вошел в дом.
Мы сели в тарантас и отправились домой, и только когда мы выехали в поле, на душе стало легче. Вот роскошное зеленое поле, засеянное рожью, вот загон с копнами овса, которых замучившийся полевыми работами мужичок не успел еще убрать на гумно; вот блеснула река, вот показалась рощица, восхитительная березовая рощица с белыми стволами деревьев и с темнозелеными листьями… Так бы и смотрел все на эту картину! Так бы и дышал все этим воздухом.
Дня через три умерла жена Чесалкина. Он отгадал, сказав дьякону, когда пировали они в приказчичьем флигеле, что она последнюю песенку сыграла.
1877
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые опубликовано в журнале «Отечественные записки», 1877, № 9. Печатается по изданию: Сочинения И. А. Салова, т. II, СПб. М., 1884.
Стр. 18. Прасольство — оптовая торговля скотом, мясом, рыбой.
Стр. 19. Тарханы — то же что прасолы, но помельче.
Стр. 29. Шале — небольшой сельский домик (от франц. chalet).
Стр. 33. Галман — олух, грубиян, невежа. Употребляется также в смысле однодворец.