Мельница на Флоссе
Шрифт:
— Если вы действительно любите меня, дорогая, — мягко сказал Стивен, снова завладевая ее рукой, — самое лучшее, единственно возможное для нас — это стать мужем и женой. Пусть это даже причинит кому-нибудь боль. Все произошло помимо нашей воли, родилось само собою — захватило меня, несмотря на мое сопротивление. Видит бог, я сделал все, чтобы не обмануть надежд, которые на меня возлагали, но только еще больше все запутал, — лучше было мне сдаться сразу.
Мэгги молчала. О, если бы это не было злом, если бы она могла в это поверить, и ей больше не надо было бы напрягать свои силы в борьбе с этим течением, стремительным и обволакивающим, как летний разлив реки.
— Скажите «да», дорогая, — проговорил Стивен, наклоняясь и с мольбой заглядывая ей в глаза. — Что нам весь
Он ощущал на липе ее дыхание, губы ее были так близко, — но к любви его примешивался благоговейный страх.
Веки и губы Мэгги трепетали, на мгновение взгляд ее широко открытых глаз погрузился в его глаза — таким взглядом смотрит дикая лань, пугливо противясь ласкающей ее руке, — потом Мэгги резко повернула к дому.
— И наконец, — торопливо продолжал он, пытаясь побороть не только ее, но и свои сомнения, — я ведь ничего не разрываю, мы в сущности не помолвлены. Если бы Люси лишила меня своей привязанности, я не счел бы себя вправе противиться этому. Если вы не связаны с Филипом словом, мы оба свободны.
— Вы сами не верите в то, что говорите; это не настоящие ваши мысли, — твердо сказала Мэгги. — Вы думаете так же, как и я, что подлинные узы — это те надежды и чувства, которые мы вызываем в сердцах других. Иначе каждое слово, — будь только люди уверены в своей безнаказанности, — могло бы быть нарушено. И в мире не существовала бы верность.
Стивен молчал, он не находил больше доводов; убеждения, противоположные тем, которые он только что высказал, слишком утвердились в нем за время борьбы с самим собой. Но вскоре у него возникла новая мысль.
— Бывают случаи, когда нельзя оставаться верным своему слову, — сказал он со страстной настойчивостью. — Это неестественно: ведь мы можем только сделать вид, что отдаем свои чувства другим. Это тоже зло, и оно может обернуться несчастьем не только для нас, но и для них. Вы должны понимать это, Мэгги; и вы понимаете.
Он жадно всматривался в ее лицо, желая прочитать в нем, что она уступает. Его сильная рука мягко сжимала ее руку.
Опустив глаза, Мэгги несколько мгновений молчала, потом, вздохнув, начала, глядя на него с глубокой грустью:
— О, это очень сложно; жизнь так сложна! Иногда я думаю, что следует поддаться самому сильному чувству, но оно всегда приходит в столкновение и грозит порвать узы, созданные всей предшествующей жизнью, — те узы, которые ставят людей в зависимость от нас. Если бы жизнь была простой и легкой, как в раю, и мы всегда встречали бы первым того, кто… Я хочу сказать: если бы прошлое не связывало нас долгом, прежде чем придет любовь, — любовь была бы единственным знаком того, что люди должны принадлежать друг другу. Но я знаю, я чувствую, что так не бывает: в жизни мы вынуждены от многого отказываться: кто-то должен жертвовать любовью. Мне не все дано понимать, многое темно для меня, но одно я вижу ясно — я не могу, не должна добиваться своего счастья ценой несчастья других. Любовь естественна; но ведь и сострадание, и преданность, и верность воспоминаниям тоже естественны. Они продолжали бы жить во мне и казнить меня, если бы я ими пренебрегла. Меня преследовали бы страдания, которые я причинила. Наша любовь была бы отравлена. Не настаивайте; помогите мне… Помогите мне, потому что я люблю вас.
Мэгги говорила проникновенно; лицо ее разгорелось, в глазах все полнее выражалась любовь, которая взывала о помощи. Благородство, присущее Стивену, откликнулось на этот призыв, но тотчас же — да и могло ли быть иначе? — Это обращенное к нему с мольбой прекрасное лицо обрело над ним новую власть.
— Дорогая, — едва слышно вымолвил он, протягивая к ней руки, чтобы обнять ее, — я вынесу, я сделаю все, что вы пожелаете. Но — один поцелуй, единственный, прощальный, прежде чем мы расстанемся.
Один поцелуй — и затем долгий взгляд, пока Мэгги не сказала трепещущим голосом:
— Пустите меня: нам надо немедленно вернуться. Она поспешно направилась к дому, и больше они не вымолвили ни слова. Завидев Уилли с лошадью на поводу, Стивен остановился и поманил его рукой; Мэгги вошла в ворота. Миссис Мосс одна стояла на старом
— Присядь хоть ненадолго, моя родная. — Она притянула Мэгги к себе и усадила рядом на скамью: в доме уединиться было негде.
— Тетя Гритти, я очень несчастна. О, если бы я умерла, когда мне было пятнадцать лет! Как легко было тогда отказаться от всего — и как трудно теперь!
Бедная Мэгги обвила руками шею тетушки Мосс и горько разрыдалась.
Глава XII СЕМЕЙНОЕ ТОРЖЕСТВО
К концу недели Мэгги, расставшись с доброй тетей Гритти, отправилась, как это было условлено, с визитом к тетушке Пуллет в Гэрум-Фёрз. Тем временем произошли неожиданные события, и в Гэруме предполагался торжественный съезд всей семьи, желавшей обсудить и отпраздновать перемену в судьбах Талливеров, которая, по всей вероятности, окончательно снимет с них тень бесславия, после чего их добродетели воссияют во всей полноте своего блеска, как Это бывает после прояснения доселе затемненного светила. Приятно сознавать, что члены пришедшего к власти кабинета министров не являются единственными нашими собратьями, сбирающими дань лестного признания и пышных панегириков: многие почтенные семьи нашего королевства удостаивают своих начинающих входить в честь родственников не менее искренним признанием, которое, будучи свободным от гнета прошлого, вселяет в нас приятную уверенность, что со временем и мы совершенно неожиданно для себя вступим в золотой век, где василиски уже больше не жалят, а волки если и оскаливают зубы, то только в наилюбезнейшей улыбке.
Люси постаралась приехать как можно раньше, чтобы опередить даже тетушку Глегг, ибо ей не терпелось без помех обсудить с Мэгги чудесные новости. Можно вообразить, хотя это и звучит неправдоподобно — так со своей милой рассудительностью говорила Люси, — что даже несчастья других людей (бедняжки!) будто сговорились сделать бедную тетю Талливер и Тома, да и непослушную Мэгги, если только она не будет упрямиться, такими счастливыми, как они того заслуживают после всех своих злоключений. Подумать только — в тот день, в тот самый день, когда Том вернулся из Ньюкасла, этот незадачливый молодой Джетсом, которого мистер Уэйкем пристроил на мельнице, в пьяном виде свалился с лошади и сейчас лежит в тяжелом состоянии в Сент-Огге, так что мистер Уэйкем выразил желание, чтобы покупатели тотчас же вступили во владение мельницей. Это, конечно, ужасно для бедного молодого человека, но, право же, может показаться, будто несчастный случай произошел именно теперь, а не в какое-нибудь другое время, только для того, чтобы Том поскорее получил заслуженную награду за свое похвальное поведение — папа всегда так высоко его ставит! Тетя Талливер, несомненно, должна сейчас же переехать на мельницу и заняться хозяйством Тома: это, бесспорно, потеря для Люси в смысле ее домашнего уюта, зато как приятно думать, что тетушка снова вернется в свой дом и станет постепенно создавать уют уже для себя.
По последнему пункту у Люси имелся весьма хитроумный план, и когда они с Мэгги, благополучно проделав рискованный путь по отполированным до блеска ступенькам лестницы, очутились в красивой гостиной, где даже солнечные лучи казались чище, чем где бы то ни было, она, как и подобает искусному стратегу, предприняла маневры против наименее защищенных позиций противника.
— Тетя Пуллет, — сказала она н, присев на диван, стала, ласкаясь, расправлять пышные ленты чепца этой достойной леди, — мне хотелось, чтобы вы теперь же решили, что именно из вещей и белья вы дадите Тому: ведь всем известно ваше великодушие, и вы всегда делаете такие чудесные подарки, а если вы подадите пример, за вами последует и тетушка Глегг.