Мелодии осенней любви
Шрифт:
— Вот как значит. Тогда Маришка по всем фронтам пролетела. Обратно не вернешься. Место занято. А Марлинский скоро ее шуганет. Ладно, пошли еще по бокалу шампанского возьмем.
Кумушки удалились, оставив Ирину в полном смятении. Ехать праздновать с Марлинским окончательно расхотелось! Кому она там нужна! И без нее такой клубок отношений! Бог весть, во что это празднование выльется. Блондинка добровольно позиций не сдаст. Вон уже подхватила Марлинского под руку и бюстом об него трется. Настасья на нее волком смотрит. А девушка она не из робких, за словом в карман не полезет. Тут достаточно искры, чтобы фейерверк начался.
И Марлинский оказался совсем не таким очаровательным паинькой, каким предстал Ирине на ее собственной кухне. В обаянии ему, конечно, не откажешь, но что ей за дело до этого? Куда она полезла? Он — известнейший человек. Птица высокого полета! Естественно, вокруг него народ клубится. И женщины заглядываются, пытаются добиться его. Для каждой он — как выигрыш в лотерею, с его-то аурой. Успешный, привлекательный. И… свободный. Но ей-то, Ирине, на что надеяться? Она никто, ноль. Особенно по сравнению с людьми, которые его окружают. Подумаешь, один раз съел ее суп! Это ей показалось, будто у них сразу возникла какая-то доверительность, а он съел и забыл. Да Марина наверняка для него столько всего сделала! Он вообще давно привык, что люди за честь считают чем-нибудь ему услужить. И принимает это как должное. «Не по Сеньке, Ира, шапка, — заключила она. — Бежать надо отсюда, пока не поздно».
Она заставила себя подняться. Настя, бурно жестикулируя, убеждала в чем-то коротышку. Тот, смешно вытаращивая глаза, судя по всему, возражал ей.
Марлинский беседовал с какой-то парой, одновременно стремясь освободить руку из цепкого захвата Марины. До Ирины явно никому не было дела. Самое время двигаться к выходу, что она и сделала. Аккуратно, по стеночке. Вот она уже достигла дверного проема и… не удержавшись, оглянулась, чтобы последний раз взглянуть на Марлинского.
Ошибку свою она осознала слишком поздно. Взгляды их встретились. Брови Давида взметнулись вверх. Видимо, он что-то прочел на Иринином лице, ибо в следующий момент, решительно отодвинув Марину, ринулся вдогонку.
— Додик, Додик, куда ты! Если что-нибудь надо, я принесу сама! — жалобно крикнула ему вслед Марина.
Он, не оборачиваясь, отмахнулся и, настигнув Ирину, властно схватил ее за плечо.
— Куда вы?
— Да я… вот… понимаете… — Тепло, исходящее от его ладони, разлилось по всему ее телу, и почва готова была уйти из-под ног.
— Никаких вот! — Отрезал он. — Собрались оставить меня одного на растерзание вампирам? А я так рассчитывал на вашу поддержку.
— Я думала, вам с Настей захочется побыть, — выдавила из себя улыбку Ира. Вообще-то, ей хотелось сказать: «С Мариной».
Он окинул ее суровым взглядом:
— Фальшивите, мадам. Забыли, что я музыкант и у меня абсолютный слух?
Он так и не снял руки с ее плеча. Она в отчаянии промямлила:
— Давид, по-моему, вас ждут.
— А-а, понимаю. Марина вас смущает. Кровь бросилась Ирине в лицо. На что он, интересно, намекает?
— Марина просто моя помощница. Понимаете, ни больше и ни меньше. Словом, ее присутствие…
— Вам
«Боже, какой двусмысленный разговор! — пронеслось у нее в голове. — Что он обо мне подумает? Получается, будто я проверяю, спит он с Мариной или нет! Угораздило же меня вляпаться!»
Марлинский схватил ее за руку и потянул за собой.
— Идемте. Я вас познакомлю. — И шепотом добавил: — Предупреждаю: Настя Марину терпеть не может, и догадываюсь почему. Хотя Марина — довольно полезный человек.
Последние его слова потрясли Иру. Ну и цинизм! Вот вам и небожитель! Великий музыкант! Конечно, судя по словам двух кумушек, Марина сама хороша и на такое отношение напрашивается. Но, все равно противно.
Марлинский тем временем доволок ее до Марины и торжественно представил:
— Знакомьтесь. Ирина — Настина соседка и мой спаситель. Без нее я вчера сначала бы умер от клаустрофобии в застрявшем лифте, а потом — от голода. Но Ирина спасла меня и от того, и от другого. Не говоря уж о том, что мне не пришлось сидеть, как бедному родственнику, на собственной торбе под дверью дочери. И какая кулинарка! — Марлинский причмокнул губами. — До сих пор ее щи вспоминаю!
У Иры было такое ощущение, будто ее прилюдно раздели догола. Ну зачем он сейчас это все рассказывает? Впрочем, досаду испытала не она одна. Голубые глаза блондинки сузились от ярости.
— Мари-ина-а, — растягивая гласные, представилась она и протянула загорелую руку с длинными кроваво-красными ногтями.
— Очень приятно. — Ира слегка пожала вялые наманикюренные пальцы.
Супружеская пара тоже представилась, однако их имена тут же вылетели у Ирины из головы. К ним подбежала Настя:
— Папа, тебе не кажется, что пора?
Толпа поздравляющих успела схлынуть. Ирина с удивлением заметила, что людей в артистической теперь не так уж много. Большинство, получив доступ к телу артиста, отметились и ушли. Осталось человек десять избранных. И Ирина была в их числе!
В одно мгновение все засобирались, заторопились, и шумной компанией поспешили вниз по лестнице. Те, у кого пальто остались в гардеробе, забрали их у недовольных задержкой гардеробщиц, затем стали рассаживаться по машинам.
Ирина оказалась в машине у Насти с Давидом. Настя — за рулем. А Ирина с Марлинским — на заднем сиденье. Марина, судя по всему, поехала с кем-то другим.
Настя вырулила с Никитской на Моховую, и теперь они ехали к Лубянке. Марлинский жадно смотрел в окно.
— Нет, город меняется катастрофически! Вот уже и гостиницы «Москва» нет. Эх, сколько мы в свое время с друзьями тут разного выпили! В баре на втором этаже. А теперь — пустое место.
Настя засмеялась:
— Не горюй, отец. Скоро здесь почти такую же выстроят, только новенькую.
— Но тех-то камней уже не будет, — с грустью проговорил он.
— Манеж теперь тоже новый, — сказала Ирина. — И никто уже не помнит, что он сгорел. Забыли.
— То есть, по-вашему, это не имеет значения? — воскликнул Марлинский.
— Нет, просто память у людей короткая, а жизнь скоротечна, — продолжала Ирина. — Сносят, так сказать, восстанавливают, и довольно скоро всем начинает казаться, что этот новодел и есть то самое здание, которое тут уже стоит лет двести. Конечно, ничего хорошего. Скоро будем жить в окружении сплошной бутафории.