Мелодия для саксофона
Шрифт:
– По моему профилю? – удивился Дмитрий, гадая, чего же там изобрёл для него Наполеонов.
– Ну, ты же у нас художник.
– Я опер, – отрезал Славин.
– Ну, ладно, ладно, опер, – согласился следователь, – но с художественным наклоном.
Славин тяжело вздохнул в трубку.
– Не вздыхай, как нагруженный слон, – сказал следователь, – может, я не так выразился. Но факт, что ты разбираешься в живописи.
– Разбираюсь, – осторожно согласился Славин, – но если вы хотите, чтобы я поработал экспертом в этой области, то вынужден вас разочаровать…
– Каким ещё таким экспертом, – начал терять терпение Наполеонов, – мы расследуем дело об убийстве тёщи саксофониста Бессонова. Дело громкое. Начальство бдит.
– Если вы хотите, чтобы я выяснил, не подменили ли подлинный саксофон Бессонова на подделку, то я пас!
– Ничего ему не подменили! Бессонов был в день убийства на гастролях! И саксофон был при нём! Понятно, при нём?!
– Ещё как понятно. Дальше.
– У Инессы Бессоновой до того, как она познакомилась со своим нынешним парнем Глебом Павловичем Куприяновым, был другой парень, некий Владимир Маркович Дорин. Он учился в художественном училище и рисовал.
– Писал, – машинально поправил Славин.
– Чего писал? – машинально переспросил Наполеонов.
– Картины.
– Умник!
– Есть немного…
– Так вот, – не обращая внимания на дерзость, проговорил следователь, – я хочу, чтобы ты узнал об этом Дорине всё. Где он теперь, чем занимается, на что живёт, не появились ли у него в последнее время деньги…
– И есть ли у него алиби на время убийства?
– И впрямь умник, – похвалил Наполеонов и напутствовал: – Действуй!
– Есть, товарищ капитан.
Наполеонов вздохнул и отключился.
Больше всего на свете ему сейчас хотелось прилечь на свою кровать или хотя бы на диван в гостиной, закрыть глаза и заснуть, чувствуя сквозь сон, как мать накрывает пледом и тихонько, чтобы не разбудить, гладит его коротко постриженные волосы.
Да-да, следователи – тоже люди. И им иногда очень хочется, чтобы их погладили по головке. Особенно в те дни, когда расследование застопорилось на месте и ни «но», ни «тпру».
Глава 6
Ни о каком художнике Дорине старший лейтенант Славин понятия не имел.
В художественной школе он учился в детстве и никаких связей со своими бывшими однокашниками не поддерживал и не имел понятия о том, чем они занимаются теперь.
К отцу Дмитрий обращаться не захотел, хотя Славин-старший и помогал устраивать выставки молодым художникам, но на данный момент в его каталоге никакого Дорина не было. Поэтому Дмитрий позвонил известной в городе художнице Лидии Заречной, с которой он познакомился при расследовании одного из дел.
С тех пор они встречались время от времени, посещая вместе известные выставки, и даже пару раз сходили в Драматический театр на премьерные спектакли, и это не считая редких встреч в кафе.
Дмитрий вспомнил, какой он увидел Лидию впервые, и невольно улыбнулся.
На девушке были старые джинсы и перепачканная красками светло-серая блузка. Русые волосы небрежно сколоты на затылке, слегка полноватые губы и большие серо-зелёные глаза.
Именно эти глаза и зацепили Славина. В них светились ум, любознательность и что-то ещё, не передающееся словами, может быть, обещание захватывающего приключения или намёк на раскрытие некой тайны…
Этого Славин сам не знал и не узнал до сих пор. Вероятнее всего, он сам себе придумал и приключения, и тайну.
Дмитрий тихо вздохнул, но как только услышал в телефоне голос Лидии, сразу ожил:
– Привет!
– Это ты? – спросила она. – Я смотрю, номер высветился неизвестный.
– Я звоню со служебного телефона.
– А, со служебного, – протянула она и закончила: – Значит, и разговор служебный?
– В некоторой степени, – отозвался Дмитрий, уловив в голосе художницы нотку разочарования.
– Что же ты хочешь?
– Лида, будь другом… – При слове «другом» Заречная фыркнула, а Славин обругал себя мысленно «ослом». Но, тем не менее, продолжил:
– Лида, скажи, ты слышала что-нибудь о неком художнике Владимире Дорине?
– Тоже мне, нашёл художника, – проговорила она с лёгким пренебрежением, – Володька недавно окончил училище. Нигде ещё не выставлялся. Позиционирует себя как классик.
– В смысле? – удивился Славин.
– Ну, то есть, пишет в стиле старых художников, типа Репина, Кипренского, Федотова, Брюллова.
– По-моему, неплохой выбор.
– Может быть, – проговорила она неуверенно.
– То есть ты хочешь сказать, что это теперь немодно.
– Не только…
– А что ещё?
– Переплюнуть классиков он не сможет, а свою манеру письма пока не выработал.
«Выработает, какие его годы?» – подумал про себя Славин, а вслух спросил:
– Ну, и где он сейчас подвизается?
– А нигде.
– То есть?
– Вернее, он что-то пишет. А продаёт небольшие миниатюры на Пешеходной улице. Знаешь, где это?
– Да, конечно. Спасибо тебе! Выручила.
– А когда мы увидимся? – спросила Лидия.
– У отца в воскресенье будет выставка некоего заезжего художника из Австрии. Выставка для избранных, – сделал он ударение на слове «избранных».
– А нас туда пропустят? – спросила Заречная.
И он догадался, что она улыбается.
– Приглашения у меня на руках. Жди меня в воскресенье в десять утра возле входа.
– Или ты меня жди, – пропела в трубку Лидия и отключилась.
– Или я, – согласился Славин, прислушиваясь к коротким гудкам. Улыбнулся и повесил трубку.