Мелодия души
Шрифт:
– Для нас большая честь, миледи, – сказал он. – Как вам понравился Пенсхерст? – Дочь что-то поспешно объяснила ему, и он очень смутился.
Эмили улыбнулась ему.
Миссис Смит ушла на кухню, чтобы приготовить чай.
Эмили сидела рядом с мистером Бинчли. Оба молчали, а Эмили знала, что люди, которые могут слышать, обычно расстраиваются, если наступает пауза в разговоре. Она могла бы, конечно, нарушить молчание и произнести свое «д-а-а».
Это было бы, наверное, забавно, но она промолчала. Мистер Бинчли нервно потирал руки. Эмили сделала манящий жест и слегка похлопала пальцами о большой
– Я и не знал, что глухонемые могут читать по губам, – признался он.
Она улыбнулась и постучала пальцем себе в грудь: я могу. И рассмеялась.
Смех явно разрядил атмосферу, мистер Бинчли расслабился и начал говорить – медленнее, чем прежде. Эмили с облегчением заметила, что понимает его. Он рассказал о Пенсхерсте и окрестностях и о том, что все были рады приезду нового владельца. Сам он много лет работал управляющим в Пенсхерсте, пока не оставил это место после смерти мистера Грегори Керси, сына сэра Александра Керси.
Вернулась его дочь с чайным подносом в руках. Она, поджав губы, взглянула на отца, и Эмили успела прочесть по губам то, что она ему сказала:
– Зачем ты снова повторяешь эту выдуманную историю, папа? Ты не сам ушел. Тебя заменили другим человеком.
– Сейчас не время и не место говорить об этом, Кэтрин. – Он поднялся и поклонился Эмили. – С вашего позволения, я вас покину. Спасибо, что привели сюда мальчика, леди Эмили.
Миссис Смит заговорила с ней об Эрике, о том, как печально, что у него нет ни братьев, ни сестер. Муж ее умер. Помолчав, она стала рассказывать о том, что выросла в Пенсхерсте и много времени проводила в главном доме, потому что дружила с Элис Керси. Они были подругами в детстве, подчеркнула она. У Эмили создалось впечатление, что потом они уже не были подругами.
Эмили было легче понимать Кэтрин, чем ее отца. Но она решила не злоупотреблять гостеприимством, подумав, что, наверное, утомительно занимать разговором незнакомого человека. Когда она уходила, миссис Смит сказала с улыбкой:
– Я очень благодарна за то, что вы пришли. С вами легко разговаривать. Вы умеете принимать участие в разговоре, хотя и не говорите. Если пожелаете, приходите к нам еще. Ведь вы пробудете в Пенсхерсте некоторое время?
Эмили кивнула, с улыбкой попрощалась с хозяевами и вместе с Джорджем отправилась по дорожке к дому, чувствуя, что приобрела нового друга. Женщину, которая вчера не улыбнулась ни Эшли, ни Люку, но и вчера, и сегодня улыбалась ей. Женщину, которая была обижена тем, что ее отца лишили места управляющего Пенсхерстом после смерти брата Элис. Интересно, кто его уволил? Сэр Александр Керси, который в то время находился в Индии? Или Элис, которая, должно быть, оставалась хозяйкой Пенсхерста после смерти брата и до своего отъезда в Индию? Но почему?
Кэтрин Смит явно не любила Элис.
Эмили не хотелось знать о прошлом. Она была намерена насладиться двумя неделями пребывания здесь, хотя понимала, что потом будет с грустью вспоминать о них и жалеть о том, что они пролетели и, возможно, никогда не повторятся. Ей хотелось радоваться дружбе с Эшли и свободе, которую он ей подарил, хотелось насладиться жизнью в этом месте, к которому она испытывала странную привязанность. Эшли, подумала она, понимал ее лучше, чем кто-либо, лучше даже, чем Анна или Люк. Эшли понимал, что, несмотря на ее недуг, она – полноценная личность.
Она вздохнула. Не следует забывать, что через две недели она снова уедет из Пенсхерста.., и от него.
Глава 19
Целых три дня Эмили обследовала каждый уголок огромного парка вокруг Пенсхерста. Она уходила из дома рано утром, иногда до восхода солнца, а иногда после обеда. Летний домик, о котором упоминал Эшли, выходил окнами на реку. Из-за деревьев отсюда не были видны ни главный дом, ни деревня. Наверное, тот, кто построил домик, хотел создать для себя иллюзию полного уединения. Как и говорил Эшли, в домике почти не было мебели, но все было вычищено и приведено в порядок. На старенькой кушетке лежали свежие мягкие подушки и свернутое одеяло.
На третье утро она захватила с собой в летний домик кисти, краски и мольберт, хотя рисовать даже не попыталась. Окружавшая ее красота пока не затронула ее душу.
Со временем это произойдет. Но время нельзя торопить.
Все должно произойти само по себе. А пока ей было очень приятно просто сидеть на кушетке и смотреть сквозь низкое – вровень с полом – окно, на склон холма и на поля вдали за рекой.
Она оставила дверь открытой и вскоре почувствовала, что в дверном проеме кто-то появился. Эшли стоял, опираясь о притолоку, и улыбался ей.
– Я знал, что здесь ты будешь чувствовать себя как дома, Эмми, – сказал он и взглянул на мольберт. – Я рад, что ты собираешься здесь рисовать. И рад, что снова вернулся мой маленький эльф.
Эмили не привезла с собой из Боудена старую одежду, но в это утро надела самое простенькое из своих платьев, волосы просто перевязала на затылке лентой и, конечно, не надела обуви. Только за последние три дня она вспомнила, как важно для нее ощущать непосредственное соприкосновение с землей.
– Ты позволишь мне сесть? – спросил он, указывая на место рядом с ней на кушетке.
Она кивнула. Эшли уселся рядом и взял ее руки в свои, но больше не произнес ни слова. В течение получаса, а может, еще дольше они сидели рядом, держась за руки, и наблюдали, как раннее утро постепенно переходит в день.
Молчание – идеальный способ общения, подумала Эмили. Ей казалось, что Эшли начинает это понимать. Возможно, она действительно может научить его чему-нибудь?
Он учил ее говорить, она его – молчанию.
– Я сейчас уйду, – сказал он наконец. – А ты оставайся здесь сколько захочешь. Спасибо, что позволила мне провести с тобой время. – Он наклонился и бережно поцеловал ее в губы, а потом ушел.
Наверное, было бы легче, если бы он совсем не любил ее. И если бы не пригласил сюда. Нет, она не может жалеть о том, что он ее по-своему любит. И у нее было странное чувство, что ее приезд сюда был предопределен.
На четвертое утро Эмили отправилась в противоположную сторону от реки и холмов, которые манили ее уединением и покоем. Но ей хотелось увидеть все, поэтому она пошла в другом направлении, миновала липовую аллею, рощицу и добралась до границы парка. За живой изгородью виднелась проезжая дорога.