Мэн-кэ

Дин Лин

Девочка выросла высокой, как стебель орхидеи, худенькой, трепетной и на редкость белолицей. Первое, чему она научилась, – это хмурить тоненькие брови, опускать густые ресницы и сокрушенно вздыхать. Может быть потому, что в жилах ее текла кровь гуляки-отца, она умела беззаботно смеяться и стрелять своими прелестными глазками. Но увы, удовольствий, которые достались на долю отца, ей не пришлось испытать.

Несколько лет она училась дома, в Юяне, потом посещала среднюю школу, а два года назад приехала в Шанхай, чтобы получить образование и поправить пошатнувшуюся репутацию семьи. С трудом уговорила отца отпустить ее. Скрепя сердце он согласился, поручив ее попечению жившей в Шанхае тетки.

Уведя из училища девушку-натурщицу, Мэн-кэ наняла рикшу.

Сделав около десятка

поворотов, коляска остановилась у ворот каменного особняка в переулке Миньхоули, находившемся в конце улицы Фусюйлу.

Ворота открыла женщина лет тридцати. При виде Мэн-кэ лицо ее озарилось улыбкой.

– Сестренка, сестренка, к нам гостья приехала! – вскричала она, повернувшись к окну.

В окне показалась женская головка:

– Кто там, Мэн-кэ? Входи же скорее!

Это была Юнь-чжэнь, близкая подруга Мэн-кэ. Они вместе учились в начальной, потом в средней школе, вместе играли. Вскоре после приезда Мэн-кэ в Шанхай отец Юнь-чжэнь тоже переехал туда с семьей – он получил в Шанхае новую должность и значительную прибавку к жалованью. С этих пор Мэн-кэ каждую субботу ездила к Юнь-чжэнь и лишь в воскресенье после полудня возвращалась к себе в училище. Что же касается тетки, то к ней достаточно было зайти раз в три-четыре месяца. Поэтому за два года жизни в Шанхае Мэн-кэ не успела еще познакомиться со своими двоюродными сестрами. Зато к Юнь-чжэнь она приходила как домой.

Когда приехала Мэн-кэ, Юнь-чжэнь по просьбе отца писала письмо его другу. Она удивилась: откуда у Мэн-кэ свободное время? Неужели у них в школе сейчас каникулы?

Юнь-чжэнь попросила подругу сесть и сказала:

– Подожди. Мне осталось дописать несколько слов. – Не услышав ответа, она отложила кисточку. – Пожалуй, я брошу. Тебе… нездоровится?

Мэн-кэ молчала.

– Опять с кем-нибудь повздорила?

Юнь-чжэнь была опытнее Мэн-кэ и догадалась, в чем дело. Но она не хотела первой заводить разговор и потому произнесла несколько ничего не значащих фраз.

Мэн-кэ положила руки на спинку стула и опустила на них голову, давая тем самым понять, что говорить ей не хочется.

Подруга поняла намек и умолкла.

Пришла мать Юнь-чжэнь и стала расспрашивать Мэн-кэ о ее делах. Она была к Мэн-кэ так внимательна, что та устыдилась своего угрюмого вида и улыбнулась.

За ужином ели лапшу со шпинатом. Свежий зеленый шпинат вызвал у старой женщины воспоминания о родных местах. Да, Шанхай не идет ни в какое сравнение с Юяном! В Юяне горы так высоки, что на них не взобраться, облака клубятся на их склонах, а с вершин стекает множество чистых, прозрачных потоков. Они низвергаются со склона высотою в несколько десятков чжа-нов, образуя водопады, пена которых взлетает кверху на десять – двадцать чи, шум воды разносится далеко по окрестным горам. А вековые деревья толщиною в двадцать – тридцать обхватов и даже шире встречаются на каждом шагу, в их стволе можно было бы уместить целый одноэтажный дом.

Старуха болтала без умолку; отец Юнь-чжэнь только посмеивался и поглаживал бородку.

Мао-цзы, младший брат Юнь-чжэнь, не вытерпел:

– Мама, но разве есть в Юяне столько школ? Да еще таких хороших…

Однако на сей счет старая женщина придерживалась собственных взглядов. Она считала, что в Юяне много школ ни к чему. Зато храм Конфуция, где помещалась средняя школа, представлял собой величественное сооружение: в главном зале Одни поперечные балки были толщиной в три чи, а колонны – толщиной со стол.

Лестница, ведущая к храму, насчитывала с полсотни Ступеней. Вспотеешь, пока взберешься наверх.

– Вот у вас в школе качели, – промолвила старуха. – Как они неуклюжи! И стоят-то они одни-одинехоньки в углу спортивной площадки! Куда им до качелей в нашем храме! Вы, наверно, их не помните? Высоченные! До сука тунгового дерева, к которому они были привязаны, ей-ей, чжанов пять-шесть будет. А какие листья на дереве. Крупные, словно веер, и густые, солнечных лучей не пропускают. Когда дети там играли, глядеть было любо! Твой покойный старший брат, Юнь-чжэнь, частенько забирался на дерево и срывал цветы коричного дерева, росшего рядом. Бывало, нарвет целую охапку, а те, кто стоял внизу, подхватывали ветки и любовались лепестками цветов. Может, ты помнишь?

Юнь-чжэнь что-то невнятно пробормотала в ответ.

Эти рассказы вызвали у Мэн-кэ воспоминания

о прошлом. Ей представилось, как она, в коротеньком серебристо-сером платье, прячется в каменной пещере и, пока мальчишки с девчонками ловят раков у берега горной речушки, зачитывается «Западным флигелем». [1] A под вечер, когда дети с грязными ногами пробегают мимо пещеры, Мэн-кэ выходит и возвращается домой. Служанка – няня Яо, как называли ее дети, обычно сидит у ворот на каменных ступенях и поджидает ее. Эта служанка живет в их доме уже около сорока лет. «Иди скорее, отец заждался!» – кричит няня, завидев ее. Мэн-кэ украдкой передает няне книгу, опасаясь, как бы отец не заметил и не стал браниться. А отец, услышав скрип ворот, кричит из флигеля: «Мэн-кэ! Ты что это, только сейчас вернулась?» Няня начинает хлопотать по хозяйству, зовет внучку Сань-эр, чтобы та подала барышне воды умыться, велит Сы-эру поторопить Тянь Да с ужином, а сама принимается греть вино. Переливая вино из кувшина в чайник, она, бывало, впопыхах прольет все мимо, зальет пол и, лишь когда подходит время пить вино, хватится, что чайник пуст. Отец и Мэн-кэ громко смеются, Сань-эр и Сы-эр, глядя на бабушку, тоже весело улыбаются. Старушка сердится, что-то бормочет и уходит во двор кормить кур. Тогда Сань-эр снова наливает в чайник вино и ставит его подогревать. За вином отец и дочь ведут разговоры о разных пустяках. Отец мечтает, чтобы наступили такие дни, как прежде, когда все друзья снова будут льстить ему, а он пристыдит и обругает их, излив всю горечь, накопившуюся в душе за долгие годы… Мэн-кэ думает, как бы украсить могилу матери так, как это она видела в одной книге: по обеим сторонам дороги, ведущей к могиле, расставить парами друг против друга каменные статуи людей, коней…

1

«Западный флигель» – известная драма Ван Ши-фу (XIII в.).

Неожиданно отец раздражается, начинает искать недостатки и пороки в людях, ругает их. Изредка его одолевают приступы сентиментальности, он кладет руку на головку дочери и, поглаживая ее черную, как смоль, косу, вздыхает: «Мэн-кэ, ты все больше становишься похожей на мать. Что-то ты похудела». Мэн-кэ закрывает руками глаза и сидит неподвижно, прижавшись к отцовскому колену. С наступлением ненастных дней Мэн-кэ часто остается дома, не ходит в школу. Отец тогда радуется, как ребенок. Вместе с дочерью он бежит в гостиную послушать шум дождя; один он туда обычно не ходит. Иногда отец просит Мэн-кэ сыграть с ним в шахматы. Они борются за каждую фигуру, спорят до тех пор, пока оба не раскраснеются; в конце концов отец проигрывает.

Вспомнив раскрасневшееся лицо отца, растерянный взгляд в тот момент, когда однажды она готовилась взять его фигуру, Мэн-кэ невольно улыбнулась. Юнь-чжэнь легонько подтолкнула ее:

– Ты чего?

Мэн-кэ еще сильнее захотелось смеяться: перед глазами встала прежняя Юнь-чжэнь – волосы у нее торчат двумя рожками в стороны. Потом всплыли образы Ван Сань, Юань Да и двух братьев Эра и Да из семьи второго дяди. Они любили все вместе бегать в бамбуковую рощу у дальней горы за молодыми побегами бамбука. Мэн-кэ по дороге отставала, взбиралась на персиковое дерево и, набрав персиков покрупнее, бросала их в рогатую прическу Юнь-чжэнь. Но особенно нравилось ей потешаться над трусишкой, как она в шутку прозвала Юань Да. Тем не менее Юань Да была к ней очень привязана, может быть, потому, что Мэн-кэ всегда ее защищала. Интереснее всего было стащить у няни Яо корзину батата. Тогда они убегали в горное ущелье, и под высокой сосной пекли батат на углях. Поев, собирали каштаны, грибы…

И потом еще этот рябой господин Чжоу. Он так интересно умел рассказывать всевозможные истории, потряхивая длинной бородой. Сейчас все это казалось далеким, как сон.

Чем дольше думала Мэн-кз о своем детстве, тем сильнее охватывало ее какое-то непонятное ощущение; все события прошлого ясно вставали перед глазами; она вдруг ощутила горячую симпатию даже к монаху Ай-ю, присматривавшему за быками, к повару Тянь Да, к наемным работникам отца.

Но больше всего ей запомнились няня Яо, Сань-эр и Сы-эр, черный атласный халат отца, ее собственная коса, коротенькое серебристо-серое платье из грубой ткани.