Менделеев-рок
Шрифт:
– Здравствуйте, дядечка. – Несмышленыш наклонил голову.
Я не спеша подступил к моей ненаглядной, превратившейся в скромную малышку, громко сглотнул, провел взмокшими ладонями по ее щекам, шее, плечам. Сжал ее руки, рванул Присциллу к себе и вцепился зубами в губы.
Присцилла вырвалась, взвизгнув:
– Ай! Что вы хотите?
– Тебя хочу, моя маленькая. – Я стал сбрасывать с себя одежду. Моя красавица ахнула, зажмурилась и закрыла лицо руками.
Я рванул ее к себе, вжал в себя, облизал шею.
– Не надо! Не надо! – пищала Присцилла, хлопая меня ладонями по щекам.
– Молчать! –
Присцилла громко ахнула и прекратила сопротивление, парализованная страхом.
– Вот умница! Я тебе туфельки куплю, как у Золушки. – Мои руки мяли девчушку сзади, чуть пониже пояса. – А еще знаешь чего? Новое платье!
Я вцепился в ткань на плечах Присциллы и с силой дернул вниз. Поеденный молью сарафанчик лопнул с треском, под ним не было вообще ничего.
Я поднял Присциллу и уложил на диван. Она хныкала очень натурально. Я тискал ее грудь – грубо, точно мял тесто – и ненасытно вылизывал.
Присцилла звонко всхлипывала, потом заскребла ногтями по простыне и сладко застонала от наслаждения, выйдя из роли:
– О, Плакса…
– Знаешь, как я развлекаюсь, милая крошка? – прорычал я. – Заманиваю к себе лохушек и трахаю!
Я развернул презерватив, без которого никогда не выхожу из дома, и приступил к эндшпилю. Перевернув Присциллу лицом вниз, пропустил руки под живот, приподнял и вошел в нее (отметив про себя, что невинная жертва ой как не девственница!). Ухватил мою милую за хвостики, как лошадку за поводья, и задвигался, наслаждаясь ее криками.
Минут через двадцать я растянулся на диване, а Присцилла устроилась на моем плече.
– Да, Плакса, это было что-то с чем-то! У меня такого еще ни с кем не было…
– Какого?
– Оригинального. И дикого.
Вот вреднючка! Я же знаю, что ты не это имела в виду!
– А я надеялся, ты скажешь: «Мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой». – Моя рука скользила по ее влажному животику.
– Скажу когда-нибудь. Ты больше никаких интересных штучек не знаешь?
– Много чего знаю. Вот попадешься мне после концерта – живой не уйдешь! Ты, кстати, как себя чувствуешь перед концертом? Ты же раньше нигде не выступала?
– Ну почему… Я же музыкалку закончила! Играла на всяких конкурсах: районных, областных…
– Ты же понимаешь, что в «Звезде» соберется совсем другая публика!
– А меня не колышет. Я с тобой – хоть куда!
– Милая моя…
Наши губы сомкнулись.
14 [третичный период развития болезни]
– Плакса, посмотри на это!
Я выглянул в зрительный зал, чуть-чуть подвинув занавес.
Мы настояли, чтобы из зала на время концерта вынесли половину сидений, дабы публика могла отрываться, как ей больше нравится. Сейчас освободившееся пространство было заполнено народом: футболки и балахоны с рок-символикой, ошейники, цепи, аляповато раскрашенные лица, сумасшедшие прически. Сизые облачка сигаретного дыма. И почти никого старше семнадцати – те, кто был повзрослее, заняли сидячие места, но их набралось всего человек двадцать.
– Откуда в Химике взялось столько неформалов? – удивился я.
– Они всегда были, просто не показывались, – ответила Аня.
– На наших прежних концертах я столько не видал!
– Да тут не только из Химика народ, а со всего района, – неторопливо прошипел Криттер. Он находился здесь, за занавесом, вместе с «Аденомой» на правах самого преданного фаната. – Я всех приволок, кого смог. Всех обзвонил.
– Долго уговаривал?
– Про вас такие легенды ходят, что и уговаривать ни фига не пришлось.
Я посмотрел на часы.
– Так, бойцы, время. Все – вон со сцены. Свет!
Зал «Звезды» имеет одну особенность: свет в нем гаснет не одним махом, а медленно и таинственно, как в кинотеатре. По мере того как меркли лампы, в зале делалось все тише. Кромешная тишина наступила вместе с кромешной темнотой.
– Занавес!
Занавес разъехался в стороны. Вспыхнул мутно-красный свет, осветив пустую сцену. В центре торчал микрофон на стойке, справа и слева от него на равном расстоянии лежали гитара и бас-гитара, позади стояла ударная установка. Ближе к левому краю, выбиваясь из общей симметрии, боком к зрителям стоял органчик, а рядом – второй микрофон.
– Энни, твой выход.
Как только Аня появилась на сцене, зал взревел. Она действительно выглядела круто, как и все мы, впрочем.
За два дня до концерта я перерыл дэковскую костюмерную и кое-что отыскал: десятка два комплектов пронзительно-черной униформы, которая на парадах в честь Девятого мая и на исторических спектаклях местной театральной студии символизировала фашистские мундиры, хотя, признаться, не имела с ними по дизайну ничего общего. Скорее это была униформа приспешников суперзлодея из какого-то старого фильма о Джеймсе Бонде. Мы выбрали себе по мундирчику – все, кроме Присциллы. Для моей плюшки не нашлось подходящего. Ей пришлось обойтись собственными драными черными джинсами и черной футболкой. Для создания брутального сценического имиджа оставалось поставить на голове шухер с помощью воды с сахаром – получилась банда придурков из японского мультика.
Аня заняла место за установкой и застучала медленный ритм. Веско выделялась бас-бочка, подзвученная микрофоном, – она стучала, как огромное сердце. По драпировке позади Ани поползли россыпи ярко-оранжевых и желтых квадратов, треугольников, ромбов.
– Фома – пошел! Хорек – пошел!
Гитарист и бас-гитарист вышли с разных сторон, подняли инструменты и вступили одновременно.
– Давай, милая! – Я хотел наградить Присциллу на счастье долгим поцелуем, но получился короткий: моя ненаглядная вырвалась и устремилась на сцену. Вскоре заквакал органчик.
Внезапно Аня засандалила короткое соло на ударных, разогнав ритм в несколько раз, и, как только она вмазала по тарелкам, на сцену вылетел фронтмен – помешанный на собственной персоне вахлак Плакса.
Я сорвал микрофон со стойки, завопил: «Ну что, скучали по мне?» И запел «Последний день». Даже сквозь грохот барабанов и мощный гитарный рифф я слышал, как взвыл народ в зале, – песню помнили. Силуэты, различимые в полутьме, пришли в движение, запрыгали, заметались. Я быстро разошелся и на середине песни уже скакал по сцене, как обкуренная жаба. К моим ботинкам будто приделали пружины. Хорек и Фома синхронно двигались всем телом – со стороны это выглядело так, будто они то ли быстро отбивали поклоны, то ли забивали лбами гвозди.