Менделеев-рок
Шрифт:
– Э, май фрэнд, так не пойдет, – возразил Валерка. – Скажи, что у тебя, а я скажу, что у меня. Устраивает такая маза?
– Устраивает. Только давай выйдем отсюда.
– Сиськин-Писькин! – полетело нам в спины.
На улице я обо всем рассказал:
– У меня дела такие: любимая девушка сбежала, группа развалилась, лучший друг уезжает из города… а так все замечательно.
– У меня тоже прикольно. Знаешь, что сегодня намечено на ноль часов ноль минут?
– Знаю. Только не говори, что ты там будешь.
– Буду, Ромка. Вот решил прошвырнуться, аппетит нагулять, понимаешь.
– Валерыч, это же идиотизм! – воскликнул я. – Не ожидал такого от тебя! Ты-то
– Что с того, что нормальный? Хошь-не хошь, а с «докторами» надо что-то делать.
– Поддался массовой истерии, да? Иди лучше домой, Валерыч!
– Слушай, Ромка, я же тебя не агитирую, чтобы ты шел со мной на стрелу? – Валерка был по-прежнему сдержан. – За меня не бойся, я и не из такого вылезал. Счас пивка хлебну, и – хоть на докторов, хоть на реаниматоров, хоть на патологоанатомов! Всех выхлестну.
– Если тебе все равно нечего делать в ближайшие пару часов, выпей со мной, – предложил я, перебирая в кармане отобранные у Хорька монеты. – Пивком угощаю.
– Да пивка-то я и на свои… Роман, – неожиданно осведомился Валерка, – ты знаешь мой адрес?
– Не-а. Мы с тобой вообще не очень знакомы, если вдуматься.
– Ну вот, будем это исправлять. Ручка с бумажкой есть?
– Найдется.
Без чего никогда из дома не выхожу – так это без письменных принадлежностей. Вдруг какая мыслишка в голову взбредет – идейка для песенки или еще чего-нибудь.
– Черкни себе мой адрес и номер мобильника. Фамилию мою помнишь?
– Сиськин-Писькин? – предположил я. Ни одной другой фамилии в голову не пришло.
Валерка взял у меня из рук блокнот и ручку.
– Завтра, если будет стремное настроение, заваливайся ко мне. Расскажу, как мы этих ушлепков-«докторов» поимели, еще чего-нибудь сообразим… Будем тебе жизнь налаживать.
– Ловлю на слове. – Я изобразил, будто стреляю в Валерку из пальца. – Если так, то знаешь что… Возьми эту дребедень, она тебе пригодится. – Я извлек нунчаку.
– Оставь себе, Ромка, – улыбнулся Валерка. – Нунчаку – штука грубая и плоская, а в бою надо мыслить трехмерно.
Он расстегнул куртку, под ней пряталась длинная, сложенная в несколько раз цепь.
– Ну-ну, – поощрил я.
Мы отправились за выпивкой.
17 [клиническая смерть]
В восемь утра я прощался с Аней. С моей Анечкой. Все ее барахлишко уместилось в рюкзаке и спортивной сумке.
Автовокзал, как ему и положено, – самое грязное место во всем городе. Платформы разбиты. Зал ожидания, жестяной барак, заколочен. И – человеческая мешанина. Более людного места в Нефтехимике нет. Именно здесь любой поймет, что в нашем городе нет ни одного человека старше двадцати, кто был бы здоров морально и физически. Город не смог убить их быстро и в отместку за живучесть заставил умирать в час по чайной ложке. Люди кашляют так, словно сейчас исторгнут наружу все внутренности. Они замотаны в десятки свитеров и шарфов. У них распухшие, потрескавшиеся, асимметричные лица, слезящиеся глаза, железные зубы, ноздреватая шелушащаяся темная кожа, язвы, покрытые засохшей коркой. Ни одного прилично одетого прохожего, все наряжены чуть-чуть получше бомжей. Зачем им следить за внешним видом, если город уже изуродовал их тела?
Возле платформы стояли лотки. На них лежали пироги с мозгами и размышляли о том, какой неприятной может быть житуха. Рядом с ними пироги с сердцем страдали от человеческого равнодушия. Про пироги с печенью я и говорить не буду – вся эта погань сидела у них в печенках.
На ногах – галоши,Под ногами – каша,На лице – пороша,На душе – параша.Таким было мое настроение. Между прочим, вот и начало для новой песни. Правда, о чем сочинять дальше, я не знал. Вечная моя проблема: придумываю четверостишие, а дальше сказать уже нечего.
– Аня, смотри: Водитель Автобуса приехал! Сейчас он тебя довезет без пересадок прямо до заповедника! – пошутил я, увидев знаменитого психопата.
Невеселая Аня надела улыбку:
– Какие все-таки меткие клички ты этим юродивым придумал!
Я скромно пожал плечами.
Поставив ногу на ступень рейсового автобуса, Аня вдруг резко развернулась и поднесла к лицу моему указательный палец:
– Пообещай, Плакса!
– Обещаю, Аня.
– Умница! – Аня чмокнула меня в лоб.
Двери с шипением затворились у меня перед носом. В лоб, как известно, целуют покойников.
С автостанции я двинулся прямиком в колледж. Мельком поприветствовал Артема, миновав турникет, и отправился в аудиторию – делать вид, что пишу лекции. В коридоре меня остановил Олег, ткнув черенком трубки прямо в живот.
– Ну что, Роман, доволен? Кристина документы забирает.
Я хлопнул мутными от недосыпания глазами:
– Какие документы?
– Из деканата. Она переводится. Ей больно видеть тебя каждый день.
– А-а… А я-то уж думал, что-то случилось… – кивнул я и побрел дальше.
Олег догнал меня, гневно чмокая:
– Роман, я презираю тебя! Опозорил девчонку! Знаешь, кто ты?
– Сиськин-Писькин, – ответил я таким тоном, словно вопрос был риторическим.
Олег отшагнул, когда я посмотрел ему прямо в ясные очи. Кажется, понял, что сегодня я не лучший собеседник.
Интересно, что он ожидал услышать? Если раскаяние, то в чем? Возвращаться к Кристине я не собирался, хотя такая мысль и мелькала время от времени. Идти к ней на поклон? Больно надо! Она тут же ощутит себя королевой Вселенной, от всей души поиздевается надо мной, обсмеет с ног до головы, заставит проползти на коленях от Кривицкого оврага до улицы Согласия, после чего восстановит меня в должности возлюбленного в полной уверенности, что теперь-то прочность наших с ней отношений приобрела монолитный характер. И мне ничего не останется, только упроститься до ее уровня и жить по тем же глупым правилам, что и она. Нет уж, избавьте!
Затем я и Руслану встретил – мрачную, с красными глазами и слегка опухшим лицом. Ей позвонили в час ночи, вытащили из постели и отправили на окраину города, на пустырь, снимать место кровавого побоища «докторов» и неформалов.
На пустыре Руслана увидела штук шесть карет «скорой помощи» и целую шеренгу ментовских «уазиков». Их мигалки бросали разноцветные отблески на ржавый остов грузовика и неподвижные тела, валявшиеся повсюду. Один из стражей порядка сообщил Руслане в ответ на ее вопросы, что на пустыре, по предварительным подсчетам, осталось около восьмидесяти участников драки, из них не меньше двадцати – в крайне тяжелом состоянии, предполагающем летальный исход. Прочие разбежались, едва заслышав сирены. Их было столько, что арестовать всех не представлялось возможным, тем не менее около двадцати человек было задержано. За последние десять лет это первая драка такого масштаба. Кроме того, служитель закона упомянул, что собственными глазами видел обезьяну, одетую в лохмотья. Она пробиралась по пустырю, обыскивая искалеченных парней, и бросилась прочь, попав в свет милицейского фонарика.