Мент обречённый
Шрифт:
– Жалко.
Андрей улыбнулся и почему-то вспомнил горьковского Данко. Дурачок, зачем рвать грудь, если можно красиво открывать рот? И народ верит, и сам жив-здоров. А выход из леса как-нибудь отыщется.
«А я вру, все мне мало…»
На перекрестке стояла пара околоточных. Загадочная структура, утвержденная новым руководством. То ли менты, то ли не менты. Наверное, шеф испытывал ностальгию по статистическому тринадцатому году. В околоточные набирали только жлобов, в совершенстве владеющих родным языком, пишущих без единой ошибки, абсолютно не ругающихся матом и знающих как минимум десяток цитат
Пропустив автобус, они, по-мушкетерски гордо задрав головы, перешли дорогу.
В коридоре Андрей наткнулся на зама по воспитательной работе.
– Где тебя носит, Воронов? Белено же с утра на местах находиться! Тебе ершик подарить, чтобы уши прочистил?
– Да не говорили мне ничего!
– Педагог едет с проверкой! Глобус достал?
– Не смог.
– Почему все смогли, а ты не смог?
– Да делать мне нечего, я вон серию квартирную поднял.
– Ты на это не ссылайся, Педагогу твоя серия до одного места.
– Зато мне не до одного.
Андрей повернулся и направился в свой кабинет, где заперся на ключ и решил двери не открывать, кто бы ни заявился. «Нету меня, в рейде я. Глобус ищу».
Через минуту Андрей и на самом деле ушел из отдела, посчитав, что прятаться, как кроту в норе, унизительно. Катитесь вы все, как глобусы с горки…
Часа через три вернулся и заглянул в дежурку, где узнал, что шеф-педагог так и не приехал. То ли передумал, то ли заболел. Глобус прикрыли тряпочкой, чтобы не пылился зря.
В коридоре Андрей замер. Мать твою, что это?! Почему?!
Помдеж и резервный милиционер вели, а точнее, тащили под мышки Шершавого. Вор еле передвигал ногами, глубоко дышал и пытался идти самостоятельно. Руки были сцепле-
ны за спиной браслетами. На правой щеке, обезображенной оспой, появился грязно-багровый отек. Шершавый морщился и не отрывал глаз от пола.
Но когда они поравнялись с Андреем, он резко вздернул голову и взглянул на опера. Андрей вздрогнул. В глазах Шершавого не было ни презрения, ни ненависти. Глаза вора были пустыми. Пустыми, как коридорная стена. Ни единого намека на чувства. Андрею неожиданно показалось, что Шершавый не видит его, что он смотрит сквозь него, словно сквозь автобусное стекло. Туда, на волю… А Андрея нет вовсе.
Квартирник вновь опустил голову и сплюнул на линолеум, прямо под ноги Андрею, кровавый сгусток.
Андрей, вспомнив что-то, сунул руку в карман и достал сложенный вчетверо лист. Быстро развернул.
«Светочка, ты извини, что так получилось, не держи зла. Все будет хорошо. Я вернусь, родная…»
Андрей метнулся к кабинету Ермакова. Женька сидел за столом и массировал пальцы, на диване валялась самодельная резиновая дубинка, длиной которой определялся путь к истине.
– На хера?!
– Ты чего?
– На хера Шершавого дуплили?
– А что, мне перед ним монолог Ленского читать? Да что с тобой?! Адвокат, что ли?
– Скотиной не надо быть, понятно?
Ермаков скривил губы:
– Скотиной?! А ты иди, спроси у людей, которых этот говнюк опустил, кто из нас скотина. Ишь ты, чистоплюй! Победителей не судят.
Ермаков стукнул ладонью по исписанному корявым почерком листку. По такому же листку, который лежал в кармане у Андрея.
– Вот! Явочка на четыре кражи. С полным раскладом – где вещички, где адреса… Так что не гони волну, Айвазовский.
– Ты же грамотный опер, Ермак. Какая нужда Шершавого дуплить? Ну, не было б у нас ничего или если б он выделывался, как карась на крючке!… А тут поработать немножко, как договаривались, – Светка, ларьки, пальцы…
– Вот сам бы и бегал по ларькам. Я не безвинного ангела херачил, понимаешь ты?! Я ворюгу, от которого людям никакой пользы, херачил! А по ларькам мне бегать некогда. Время нынче дорого! К диктанту готовиться надо!
– К какому диктанту? – опешил Андрей.
– Чаще на работе бывай. Послезавтра пишем. В управлении. Могу учебник одолжить. – Ермаков достал из стола учебник русского языка. – А с Шершавым я еще в изоляторе поработаю. Маловато он взял. Я штук на двенадцать рассчитывал. И заметь, правильный ты наш, не для себя ведь стараюсь. Людям хочу помочь. Порядочным. Потерпевшим.
Андрей вышел из кабинета и застыл на месте. А может, прав Ермаков? Кто такой Шершавый? Вор. Который должен сидеть. Не воровал бы, так и не харкался бы кровью. И чего переживать? Министры тысячи пацанов посылают на смерть и не очень-то переживают, судя по рожам в телеящике. А тут какому-то уркагану настучали по барабану… Угомонись, Воронов.
Он прислонился к стене и уперся спиной в фанерный стенд. Развернувшись, прочитал текст. «Правила правописания…»
Опер застонал, не разжимая зубов, и со всей силы врезал кулаком по фанере. Раздался хруст. Было очень больно.
Через день Андрей сидел в актовом зале и писал диктант. Текст читал подполковник милиции, старый штабной волк с высшим гуманитарным образованием. Три здоровых омо-новца в камуфляже и с шипящими рациями вразвалочку ходили между рядов и высматривали словари и учебники на коленях халявщиков. Три словаря уже было изъято, а их владельцы писали рапорты на увольнение. На бланках рапортов, размноженных на ксероксе, уже стояла резолюция. «Отдел кадров. Прошу подготовить документы». Подпись. Не повезло эксперту, оперу и следователю. Знатокам через "о".
Вечером объявили результат. Ермаков получил «отлично», Андрей и Антон – по «удовлетворительно». Андрей – за почерк (чертов гипс) и за ошибку в слове «брахицефал», а Антона подвело произношение – буква "г" в некоторых местах предательски исчезла.
«Тройка» не помешала обоим операм тем же вечером до чертиков, но зато от всей души нажраться на занятую у замполита сотню.
ГЛАВА 2 Дантист
Андрей сплюнул в жестяную, доверху заваленную окровавленными и мокрыми тампонами тару. Успел рассмотреть пару чьих-то удаленных гнилых зубов и окурок сигареты «Лайка». Выпрямился, запрокинул голову на валики, зажмурился и сжал подлокотники. Свет лампы нестерпимо бил в глаза, и Андрею вдруг показалось, что он на допросе. Он кожей почувствовал, как к лицу приближаются уродливые щипцы палача-дантиста, вжался в кресло.