Мент
Шрифт:
— Какие же могут быть показания на начальника тюрьмы? — удивился Зверев.
— Какие-какие? Любые… ну, например, о том, что вы в покрасочном боксе левака гоните, денежки мимо бухгалтерии пускаете.
— Знаешь что, Василь Захарыч? — сказал Зверев, улыбаясь.
— Что?
— Поеду-ка я лучше в Тагил.
С того дня, когда в суде Московского района был прочитан приговор, прошло уже полгода. Зверев и Мальцев отбывали свои срока в изоляторе на улице Лебедева, в хозобслуге. Но, кажется, этому благополучию пришел конец. Кому-то сильно не понравилось, что в тюрьме на Лебедева образцовый порядок. Что здесь нормально кормят спецконтингент, покупают
Покраску организовали Зверев с Лысым. Оборудовали бокс, нашли толкового маляра. Пошел процесс… и начальство ментовское свои тачки прогоняло, и со стороны люди. Гнали ли левака мимо кассы? А вы сами догадайтесь — в России живем, вековые традиции имеем. Так-то… В общем, жили — не тужили. Но ежели кому-то хорошо, то обязательно находится где-то рядом человечек, которому от этого плохо… Мы в России живем, у нас традиции — у-у! — вековые. У нас, братуха, с этим строго.
— Што это они там — никак хорошо живут?
— Ага… жируют, гады, портянки с панбархату носят… колбасу дохтурскую жрут.
— Ну так надо их, блядей таких, ущучить! Мордой — и в говно, штобы, значит, хорошо не жили… Ишь они чего выдумали — жить хорошо! Мордой — и в говно!
И конечно, появляются комиссии. А потом заводится уголовное дело. Вот только зацепиться следствию не за что. Не за что — и все тут! Но у нас… правильно, традиции! — ежели преступления нет, его нужно создать. Был бы, как говорится, человек, а статья найдется… Что они там: машины красят? Ага! Не может быть, чтобы не левачили… А кто у них за это дело отвечает? Ага! Два уголовника — Зверев и Мальцев. Давай-ка их прижмем. Вон и первый замначальника ГУВД, товарищ полковник Тихорецкий, сказал: развели, понимаешь, блатную малину в СИЗО… тамбовские… казанские… хрен вообще поймешь какие… Нужно навести порядок, разогнать всех к чертовой матери. А Лисицина посадить.
— Дашь показания на Лисицина — останешься здесь досиживать, — сказал следак Звереву. — А нет — поедешь в Тагил.
— Поеду-ка я лучше в Тагил, — ответил Зверев. — Там воздух чище… Вот только об одном жалею.
— О чем же? — вяло поинтересовался следак.
— Тебя, Василь Захарыч, честного и порядочного человека, мне там будет сильно не хватать, — сказал Зверев и рассмеялся.
— Оч-чень смешно, Зверев, очень… Ну, ничего — поедешь в Нижний Тагил, вот там посмеешься. Там ты вдоволь насмеешься, МУСОР.
Честный и порядочный Василий Захарович слов на ветер не бросал. Первым отправился по этапу Лысый. Задвинули Виталия в Архангельскую область. Гульнули напоследок… хорошо гульнули, крепко. Подарил Виталий Сашке свой мобильный телефон и часы, а на следующий день ушел на этап. Попрощались как братья — их уже связывало многое… Попрощались, и Лысый исчез. Встретиться им доведется теперь только в девяносто седьмом.
Из середины января девяносто третьего не разглядеть… Автозак рыкнул черным переобогащенным выхлопом на белый снег, коротко просигналил и увез в своем холодном стальном чреве питерского бандита Виталия Мальцева. В кармане у Зверева остался лежать подарок — мобильный телефон. На воле его оплачивали бойцы из группировки Лысого. Удовольствие не из дешевых, но Сашка уже чувствовал, что и ему скоро на этап — звонил, не задумываясь. Родным, друзьям, знакомым… потом долго не удастся поговорить.
Через месяц, в середине февраля, когда снег в сумерках кажется голубоватым, когда метели, оттепели и облачность… когда тоска начинает доставать, Володя Петренко заскочил к Звереву, сказал: завтра этап, Саша.
— Ну что же, —
Отметили. Володя был довольно-таки мрачен, а Сашка смеялся, много шутил. Да еще попросил передать Стасу телефон. Зачем он мне Нужен в Нижнем Тагиле? — Передам, ответил Петренко. Потом Зверев вспомнил и рассказал ему историю о старшине, который чуть было не взял на себя чужое убийство из-за сотового телефона… Смешно? Куда как весело.
А наутро рыкнул двигателем автозак, выплюнул черный выхлоп в белую поземку и повез бывшего опера Саню Зверева на Финляндский вокзал. Прощай, тюрьма детская… встречай, красная ментовская зона.
Эка, встречай! До зоны еще доехать надо.
Мы не будем описывать погрузку нашего героя в столыпинский вагон — все это есть у нас в прологе. Мы сразу напишем, что…
…Осужденный по сто сорок восьмой, части третьей Зверев лежал на полке своего купе-клетки и курил сигарету. Вспыхивал при затяжках оранжевый огонек, освещал плотно сжатые губы. Лязгнуло сцепное устройство, коротко свистнул маневровый локомотив, и столыпинский покатился по рельсам запасных путей Финляндского вокзала.
Его еще даже не прицепили к поезду Санкт-Петербург — Екатеринбург, он проехал всего сотню метров, но уже начался ЭТАП. Впереди тысячи километров огромной заснеженной России, почти шестьдесят часов пути.
…Едет поезд, в чистых и теплых купе сотни пассажиров знакомятся, заводят беседы, разворачивают пакеты с домашними бутербродами, курицей и яйцами, сваренными вкрутую. Появляется на столиках чай, лимонад, у кого-то и водочка-коньячок-пивко… Те, что побогаче, идут в вагон-ресторан. И там знакомятся, беседуют, флиртуют даже. Им и невдомек, что в одном из вагонов этого поезда едут зэки. Осужденные. И уж тем более невдомек — как едут.
А едут плохо. Страшно. По-скотски. В отдельных клетках путешествуют только малолетки, особисты и менты. Остальных забивают в купе столько, сколько влезет. И ехать им так до самого пункта назначения: сутки, двое, трое… десять… В духоте, вони, без горячей пищи… даже в сортир только по графику.
И только бегом. Медленно шевелишься — конвой сапогом подгонит.
…Зверев ехал один. Такая интересная у него была привилегия. Он лежал и курил, когда подошел к решетке прапорщик — начальник конвоя.
— Ну как, обосновался? — спросил он.
— Да вроде бы, — ответил Зверев и сел.
— Если надо чего — спроси… что в моих силах — сделаю.
— Да, в общем-то, ничего и не надо. Разве что горячего чего похлебать. Я заплачу, ежели требуется.
— Нет проблемы. Будем варить обед — пришлю к тебе солдатика с супом.
— Ну, спасибо, буду ждать.
Поезд шел, постукивал на стыках. Жизнь в нем постепенно устаканивалась. По проходу сновали, присматриваясь к зэкам, солдаты конвоя. У них свой интерес… ФИНАНСОВЫЙ. Солдат — он всего лишь, человек и хочет немного подзаработать. И зэк — хоть и кажется это кому-то спорным — тоже человек. Есть у него свои запросы — большие или маленькие, важные или не очень. Может быть, он хочет письмо домой отправить (опущенное конвоиром на железнодорожной станции, оно минует лагерную цензуру) или здесь, в «Столыпине», записку знакомцу передать. Может быть, он хочет водки или женщину из числа тех же зэчек… Все эти вопросы решаются через солдата-конвоира. Вот и ходит конвойный, высматривает, кто из зэков одет побогаче. У кого часы хорошие, у кого свитер или джинсы. Начинают в тесном мирке тюремного вагона складываться товарно-денежные отношения… категорически запрещенные всеми служебными документами и ГУИН и ВВ. Но бумажные запреты от реалий жизни далеки.