Менталист
Шрифт:
Ее слова звучали как горькая ирония, особенно с учетом того, как неуютно чувствовала себя Мария в супружеской постели. К примеру, она могла заниматься сексом только с погашенной лампой и наглухо задернутыми гардинами. Так было не всегда, поэтому Винсент подозревал, что Марии неприятен секс именно с ним. И все-таки не верил, что она когда-нибудь решится произнести вслух то, что написано на ее чашке, если ей зададут такой вопрос.
Разумеется, все связанное с открытостью носило сугубо принципиальный характер. Винсент и не требовал от жены, чтобы она жила согласно своим воззрениям. Но она-то
Винсенту вспомнилась Мина. Интересно, удалось ли полиции обнаружить отпечатки пальцев на ящике? Возможно, что и нет… Надо будет спросить ее при следующей встрече.
– Ну и что нам теперь делать? – услышал он голос Марии. – С папиным днем рождения, я имею в виду.
Винсент встал, налил себе кофе и снова сел, мельком глянув на ее лицо. Он надеялся, что всплеск адреналина в крови Марии уляжется, прежде чем они продолжат разговор. Но ее лицо оставалось все таким же пунцовым от гнева, и слезы все так же стояли в глазах.
– Даже не знаю, удастся ли Умберто что-нибудь сделать. Семьсот человек уже купили билеты на шоу. Я не могу подставлять их. Ты сама должна решить, как быть с юбилеем твоего папы. Пойдешь или нет – это твое дело.
Винсент глотнул кофе – страшно горячий.
– Как же я могу не идти? – удивилась Мария. – Что ты вообще обо мне думаешь? Как я могу пропустить семидесятилетие родного отца?
Ее голос сорвался. Винсент не знал, что на это ответить. Они должны были прийти к этому. Сама логика развития ситуации не допускала иных вариантов. Винсент не сможет пойти на юбилей ее отца. Мария будет там одна, с детьми… Что ж, развеется немного. Да и Астон любит дедушку. В конце концов, ничего не произойдет, даже если она останется дома.
Винсент почувствовал на себе пристальный взгляд жены.
– Ты же знаешь, во что обычно выливаются большие семейные праздники с моим участием, – добавил он, опережая ее возражения.
Затем согнул и разогнул пальцы ног. Эта тема вечно вызывала покалывания в суставах. Тем более что сам Винсент давно уже все для себя решил; так что ему за дело, если кто-то до сих пор не может сделать того же?
Тем не менее все начиналось по новой на каждом семейном обеде.
– Я не хочу, чтобы они думали, что у нас с тобой проблемы, – тихо сказала Мария.
Так вот в чем дело… Фасад – это для нее святое. Особенно в глазах родственников.
Винсент слишком хорошо помнил, какой беспрецедентный скандал разразился, когда он оставил Ульрику ради ее младшей сестры. Это было то, чего они никак не могли принять. Но со временем все так или иначе устаканилось. Тому миновало десять лет, и у родственников было достаточно времени, чтобы привыкнуть. Крайне нерационально и спустя десять лет придерживаться прежнего мнения на счет вещей, к которым не имеешь непосредственного отношения. Тем не менее Винсенту становилось все труднее поддерживать контакты с родственниками жены, скорее, поэтому он и позволил своему агенту назначить выступление на эту дату. Неловких ситуаций разумнее избегать – по возможности, конечно.
– Представляю,
Винсент слышал это уже много раз.
– Ну и что? – перебил он жену. – Ульрика будет распоряжаться твоей жизнью настолько, насколько ты ей это позволишь.
– Но над тобой она ведь давно не имеет никакой власти, ты сам не раз об этом говорил.
– Мария, у нас с твоей сестрой общие дети. Тем не менее я живу с тобой, а не с ней.
– У нас с тобой тоже ребенок.
– Это так, хотя иногда я сомневаюсь, осознает ли Астон, что у него есть папа. Думаю, он был бы не прочь жениться на тебе.
Мария улыбнулась одними уголками рта, но быстро вернула лицу прежнее мрачное выражение. «Боевой петушок» – тринадцать букв. Семь согласных и шесть гласных. В 1385 году норвежский король Олоф стал королем Швеции. Олоф, или Улоф – второе имя их с Ульрикой сына Беньямина. Чашка Винсента – «Боевой петушок» – 1385 – король Улоф – Беньямин – Винсент. Круг замкнулся. Винсент понял, что следующая ее реплика будет про Беньямина.
– Кстати, передай своей дочери, чтобы никогда не называла меня тетей. Ульрике очень нравится, когда она это делает.
Слезы в глазах Марии высохли, и теперь она выглядела скорее рассерженной, чем огорченной. Что ж, с этим уже можно было худо-бедно справиться.
– Обещаю поговорить с ней, – ответил Винсент, сунул мобильник в карман и поднялся со стула.
– Кстати, когда ты думаешь рассказать о той женщине из полиции? – вдруг вспомнила Мария.
– О какой женщине?
– Я знаю, что ты был в «Ривале» с какой-то женщиной.
– Да, я сам говорил тебе, что у меня деловая встреча.
– Не перебивай меня! – прошипела она.
Новая тема опять ее распалила.
– Ты меня не слушаешь, Винсент. Где ты, о чем думаешь? Где вы встретитесь с ней в следующий раз и как у вас получилось в последний? Или диваны в «Ривале» недостаточно высокие, чтобы… Я, наверное, должна благодарить тебя за то, что ты до сих пор не привел ее сюда… Пока, во всяком случае…
Винсент закрыл лицо ладонями и попытался успокоиться. Он помнил ее первые приступы ревности, это было нечто по-настоящему ужасное. Но Мария не была такой с самого начала. Ее ревность становилась все ожесточеннее по мере того, как их отношения ухудшались. Винсент приучал себя к этому, но переживал все так же сильно.
Ничего не помогало. Эти обвинения в супружеской измене залегали глубже, чем могли достать рациональные аргументы, и были обращены к чему-то самому сущностному, утробному. Винсент понимал, во всяком случае, что дело здесь не в нем, а в самой Марии. Как, впрочем, и всегда.
– Дорогая, – начал он, внимательно следя за дыханием и пытаясь нормализовать скакнувший адреналин, – мы, конечно, не будем вспоминать двадцатипятилетних юношей с твоего курса. Дело твое, но в последний раз мы с Миной встречались в отделении полиции. Я буду помогать ей… им, группе расследования. Но если ты будешь каждый раз устраивать сцены, я просто не смогу работать. Что я тогда им скажу, как ты думаешь?