Менталисты и Тайная Канцелярия. Дилогия

Кручко Алена

«Жизнь должна продолжаться», — повторяла себе Женя, пока коляска неторопливо катила по умытому вчерашним дождем городу. Цокали о каменную мостовую копыта, коляску трясло, даже мягкое сиденье не спасало. Это вам не асфальт и не такси… Привыкай, деточка, и радуйся, здесь такой экипаж — верх комфорта. Тебе, можно сказать, крупно повезло — жива, цела, и люди хорошие приютили. Знать бы еще, чего граф от нее захочет, не просто ж так столько заботы? Но почему-то Женя была уверена, что ничего плохого от графа фор Циррента можно не ждать.

Тетушка Гелли молчала, о чем-то задумавшись. Наверное, те самые «грустные воспоминания». Женя не расспрашивала. Глядела по сторонам,

на красные черепичные крыши и кирпичные башенки, увенчанные медными флюгерами, на мелкие переплеты окон, кованые ограды и ворота, не по-осеннему зеленые газоны и яркие клумбы за оградами. Разглядывала встречные экипажи, прохожих, редких верховых. С удивлением понимала, что начала привыкать к этому чужому миру — по крайней мере, к его виду. Уже не шокируют и не вызывают ощущения исторического фильма всадники в ярких мундирах, нарядные дамы в открытых колясках, немаркие темные и серые одежды пешеходов.

Вскоре район богатых особняков сменился тесными улочками, где дома жались друг к другу, слепляясь стенами, а две коляски с трудом могли бы разминуться. Тротуары здесь были людными, над головой скрипели, раскачиваясь, кованые и резные вывески. Все они были старыми, потемневшими от времени, и, как правило, над входом в лавочку, булочную или мастерскую были вывески другие — новые, яркие, крупными буквами, которые Женя уже успевала читать, проезжая мимо. В который раз она задумалась, какому времени в родной истории соответствует этот мир. Собственное, сказанное в минуту беспросветного отчаяния, «дремучее средневековье» явно было скоропалительным и несправедливым. Печатные книги, газеты, вполне, кажется, пристойный уровень быта. Лавки колониальных товаров — то есть не просто колонии, а налаженные торговые связи. До технической революции здесь явно еще не дошли, но кто его знает, насколько влияет на прогресс магия? «Данных мало», — усмехнулась про себя Женя.

Коляска свернула, долго ехала вдоль ограды парка. За черными прутьями кованой решетки ярко желтели клены. Жене почудились крохотные радуги над кронами, она невольно поежилась, спросила:

— А здесь что?

— Чародейный сад, — негромко ответила тетушка Гелли. — Он открыт для публики только в определенные дни. Но для простых людей здесь нет ничего особенно интересного.

— А для кого есть? — осторожно спросила Женя.

— Для магов, — как само собой разумеющееся, ответила тетушка Гелли. Даже плечами слегка пожала: что, мол, спрашивать такие глупости? А коляска свернула снова и выехала на широкую набережную.

Женя замерла, забыв о не заданном вопросе. В широкой реке отражалось синее небо, вода казалась чистой и яркой. От спуска к воде замощенную часть набережной огораживала невысокая каменная балюстрада, над ней возвышались на тонких столбах-ножках стеклянные шары фонарей. Вдалеке виднелся ажурный мост, на входе и выходе украшенный невысокими башенками. А дальше, за мостом, на том берегу, высился дворец. Белоснежный под ярким солнцем, сверкающий, словно сахарный домик, с крохотными мерцающими радугами на крышах высоких узких башен.

— Ой, — выдохнула Женя. — Красота какая… А там что?

— Королевский дворец, — слегка улыбнулась тетушка Гелли. Коляска свернула в переулок, Женя торопливо оглянулась: хотелось посмотреть еще.

— Я думала, такие дворцы только в сказках…

Дома закрыли обзор, но верхушки острых башен и радуги над ними были еще видны, и Женя смотрела, обмирая от непонятного ей щемящего чувства — будто и в самом деле увидела что-то волшебное. А потом коляску тряхнуло, колесо въехало в лужу, окатив грязной водой спешившего мимо детину, тот ругнулся трехэтажно, и Женя невольно фыркнула, очутившись вдруг вместо сказки снова в обычном мире — пусть чужом, но с такими же, в общем, людьми.

Но все-таки мелькнула мысль,

что было бы здорово посмотреть на этот дворец поближе.

Глава 23, в которой лавка колониальных товаров становится местом неожиданных встреч, находок и открытий

Граф фор Циррент ждал от поездки в лавку Палленов одно, а получил совсем другое. Возможность посмотреть поближе на барышню Женю не в привычной уже домашней обстановке, а в момент, когда она увлеченно знакомится с новым миром.

Фор Циррент стоял, прислонясь к косяку полуоткрытой двери, прислушивался к разговору Грента с Палленом-старшим и, скучая, разглядывал лавку. Вернее, угол между прилавком и подсобкой, в котором стояли мешки, а над ними висели связки скрученного, словно бараньи рога, жгучего красного перца. Грент раскалывал Паллена-отца небрежно и ласково, уверяя в том, что его сын наверняка ввязался в дурное дело по глупости и само его бегство говорит скорее в его пользу, чем против: осознал, ужаснулся, поддался панике, молодого человека можно понять, ведь он неискушен, неопытен и, очевидно, легко поддается чужому влиянию. Завел не те знакомства, и вот результат. А ведь все еще можно исправить, и будущность юноши не пострадает, и работа на корону зачтется…

В этот миг в лавку и вошли две очень даже знакомых графу посетительницы.

Гелли выглядела напряженной и растерянной, и граф невольно задал себе вопрос, сколько же лет его кузина обходила эту лавку десятой дорогой. Помнится, именно здесь, у Паллена, Арби разговорился с графом фор Кирессеном, капитаном «Победителя». А через месяц отплыл с ним на Огненные острова — и не вернулся. Эта боль слишком давняя, пора уже что-то с ней сделать.

Что же касается барышни, то она напоминала ребенка, впервые попавшего в кондитерскую. Очевидно, только понимание о подобающем на людях поведении удерживало ее от того, чтобы утыкаться носом в витрины, брать товар в руки и пробовать на зуб. Граф незаметно усмехнулся. Старый Паллен продавцов себе подбирал приветливых и словоохотливых, так что смущаться барышне предстояло недолго.

Граф слегка подвинулся, оставаясь незамеченным, обвел лавку оценивающим взглядом. Какой товар девушка отметит первым делом? Будь это обычная девица, граф поставил бы на отрезы яркого шелка и тонкого, полупрозрачного муслина, на расписные бумажные веера, на ожерелья и браслеты из полосатого полупрозрачного агата. Гелли даже в юности больше интересовалась чаем и пряностями, прекрасно разбиралась в сортах сахара, риса и кишмиша и первым делом обращала внимание на прилавок с продуктами. А вот Цинни могла подойти к благовониям или к какому-нибудь уродливому туземному божку, долго перебирать ткани, ковры и шали — или равнодушно пройти мимо, зато отдать, не торгуясь, сотню монет за шкатулку с секретом.

— Ой, — разрезал выжидающее молчание звонкий голос барышни, — это у вас настоящая катана?

— Что, простите? — продавец явно растерялся, и граф досадливо вздохнул: он тоже не понял, о чем спрашивает барышня. Переводческое заклинание с ней все так же сбоило.

— Катана, — повторила барышня и, видимо, поймав полный недоумения взгляд продавца, по-простонародному ткнула пальцем на стену — туда, где висел кривой меч, привезенный с Огненных островов. Старый Паллен утверждал, что меч принес пожелавший остаться неизвестным господин, которому после бесславного возвращения Колониального корпуса срочно требовались деньги. Сам фор Циррент полагал, что трофей вовсе не принадлежал таинственному господину, а был им неблагородно украден, иначе тот не поспешил бы сбагрить настолько редкое оружие за бесценок. Но жалоб на пропажу не поступало; впрочем, так же не появлялось и желающих купить этот странный, непригодный для классического боя меч.