Ментор черного паука
Шрифт:
– Никогда не стоит недооценивать опасность человечности, – кинул мужчина на прощание.
Мне это ужасно не понравилось.
Было ощущение, будто он гадко обозвал меня. К тому же это совершенно противоречило наставлениям отца.
После его ухода отец достал крепкую настойку и долго пил. А потом сильно заболел. Просто лёг на кровать и больше не вставал. От горя. Я поддерживала его, как могла, но унывать мне было некогда – дел на озере всегда хватало.
Мне тоже было жаль маму, до слёз, но моя жизнь осталась прежней и оттого я поначалу легко пережила новость о её
Уныние и болезнь всё сильнее одолевали отца, а маленькая Юна змейкой вилась вокруг и, кажется, делала только хуже. Отец бессильно лежал на кровати, ничего не ел, а спустя пару недель и вовсе перестал приходить в сознание.
Доктор Колфин только руками развёл в ответ на мои испуганные просьбы о помощи и посоветовал готовиться к худшему.
«Чудес не бывает, Юна. А иначе твоему отцу не помочь», – сказал он у самого порога и зачем-то сунул мне несколько лирн.
Но маленькая Юна на то и была маленькой. Она верила именно в чудеса. И даже не удивилась, когда однажды, вернувшись домой с охоты, услышала голос отца.
– Тезария? – позвал он.
– Я здесь! – кинулась со всех ног к кровати, потрогала блестящий от пота лоб.
– Воды, – произнёс отец.
Кожа его была горячей от лихорадки, но глаза смотрели осознанно. Он узнал меня. Узнал и, кажется, расстроился, что я – не Тезария.
– Всё хорошо, отец, это Юна, – всё же напомнила я и поднесла край стакана к пересохшим губам.
Он сделал короткий глоток, перевёл взгляд куда-то в потолок, хрипло сказал «Амелия, прости нас» и умер. А я так и осталась стоять со стаканом воды в руках, ещё чувствуя его прерывистое дыхание на своих ладонях.
Помню, как задумчиво присела на край постели и попыталась понять, что же произошло. О чём говорил отец? Я никогда не видела смерть и, несмотря на болезнь, не задумывалась о том, что мой отец когда-то умрёт. И тем более не знала, что говорят в таких случаях.
Я слышала, что перед смертью просят прощения у богов Квертинда. Лежащие в своих постелях молились Девейне, богине мира и благополучия. Странники в пути – Вейну, богу свободы и ветра. Воины в пылу битвы просили о снисхождении Омена. Ещё я могла вспомнить Ревда – бога земли и природы. И Нарцину, богиню творчества и искусства. И Мэндэля, бога разума. И, конечно, Толмунда, кровавого властителя подземелья.
Отец при жизни не почитал никого из них – он никогда не был религиозен, иногда только упоминал какого-то создателя. Но богиню Амелию я абсолютно точно не знала. Может, ей поклонялась моя мать? О таххарийских нравах мне было ничего неизвестно. Странные мысли крутились в моей голове, я была растеряна.
Поставила стакан, развернулась и вышла из дома. На глаза попался мой охотничий лук. Я привычно перекинула его через плечо, прошла на маленький дворик с тренировочной мишенью и выпустила весь колчан стрел, одну за другой.
Пальцы дрожали, глаза были подёрнуты пеленой, поэтому в цель не попала ни одна стрела и холщовая мишень с красным кругом посередине осталась пустой. Я подошла и пнула ее. Мишень пошатнулась, но устояла. И тогда я начала что есть силы молотить её – ногами, руками, пинать, бить и даже царапать, до тех пор, пока она не превратилась в груду поломанных деревяшек и рваного полотна. Руки и ноги покрылись кровью и ссадинами, но я не плакала. Просто медленно опустилась рядом с обломками и закричала.
Гулкое эхо разнеслось над озером. Никто меня не слышал, и никто мне не ответил.
Только теперь я осознала, что осталась совсем одна. Отец был для меня единственным человеком, который всегда находился рядом. Маленькая Юна жила беззаботно, без целей и планов, просто доверяясь течению жизни. Но смерть оказалась ещё более злым вестником, чем взросление, потому что несла с собой не расставание, а потерю.
Не знаю, как долго я просидела над грудой обломков. Мне казалось, что время остановилось, но, когда темнота опустилась на Фарелби, я поняла, что оно всё ещё бежит вперёд и меня ждут перемены.
Отец Лонима, господин Рилекс, помог мне похоронить отца недалеко от дома, под старой ивой, ветви которой доставали до самой земли. Думаю, ему бы понравилось это место – укрытое, безлюдное, окутанное еле слышным плеском нашего озера.
И вот теперь я, Юна Горст, впервые в своей жизни вышла из дома в Ночь Красной Луны и во все глаза смотрела на небо. Впервые держала в руке одинокую свечу, отдавая дань памяти не только великим правителям, но и своему отцу.
Пламя слегка потрескивало, будто переговариваясь с шелестящими волнами. Я сидела, свесив ноги с бревенчатого пирса, а за спиной у меня были мой дом и вся моя жизнь.
Красная Луна уже кинула последний отблеск на гладь озера и теперь исчезала за горизонтом.
Над Фарелби занимался рассвет.
Когда первые лучи солнца коснулись моего лица, я задула свечу. Сегодня мне предстояло покинуть это место и отправиться в большой мир, о котором я почти ничего не знала. Перемены пугали меня, но я должна была посмотреть в лицо опасности.
Этой ночью маленькая Юна, дочь рыбака и милая девчушка исчезла. Течение жизни, по которому она плыла, потопило её, затянуло под воду вместе с наивным жизнелюбием, заполнило её тоненькое тело одиночеством и отчаянием. Пока я не понимала, кем стала на самом деле, да и жива ли по-настоящему, но одно можно было сказать наверняка: я всё ещё дышала. И теперь даже знала, зачем.
За эту ночь моя растерянность сменилась гневом и жаждой мести. Я твёрдо решила отомстить за свою семью, за то, что мой мир неотвратимо рухнул. Долгие годы каждый день я занималась привычными делами, не думая о том, что меня ждёт впереди. Оказалось, что в моих трудах не было никакого смысла.
Если подумать, мир мой начал рушиться уже давно, по камешкам, по кирпичикам, пока, наконец, полностью не накрыл своим последним оплотом. Я вспомнила того господина, который приходил к нам однажды и озвучил имя, несущее смерть и болезнь. Его визит стал отсчетной точкой кошмара, который сейчас сгустился вокруг меня.