Ментовская работа
Шрифт:
— Смотря какой участковый, Сашенька, — оживился Иван Алексеевич. — В наше время по тридцать лет на одном участке работали, каждую собаку знали! Еще заявление о краже не поступило, а он приходит и выдает: кто, с кем, где вещи. Остается поехать и взять. Но если хозяина нет — все валится!
Иван Алексеевич махнул рукой и потер ладошкой подбородок.
— А суды что делают! — в точном соответствии со сценарием подлил масла в огонь Попов. — Не хотят выносить приговоры, и все тут! Как сложное или
Они собрались у Сергеева и сидели прямо на кухне, за маленьким, обшитым белым пластиком столом. Закуска была обычная для подобных случаев: вареная картошка, соленая капуста с базара, луковицы, сало — опять-таки с рынка — и хлеб.
Все трое ели с аппетитом, а выпивали только Ромов с Поповым.
— Это не потому, что суды, или ГАИ, или охрана. — Иван Алексеевич подцепил вилкой картофелину, размял в тарелке, приготовил лук и капусту.
— В людях ответственности нет. Работать никто не хочет. Равнодушные стали, злые. Не собираются, песенок хороших не поют. Давайте по единой…
Валера и Ромов выпили, Сергеев чокнулся, пригубил и поставил рюмку. Иван Алексеевич покосился неодобрительно, но ничего не сказал.
— Ответственности боятся, — подталкивал Ромова Валера. — Каждый за свою задницу дрожит: как бы чего не вышло да по шапке не дали!
— Точно, все и боятся, за кресла держатся, — подтвердил Иван Алексеевич и добавил:
— Хорошо, у меня уже никакого кресла нету. Отсидел я свое в креслах-то, геморроем обзавелся, а больше ничем…
— А у нас что? — спросил Валера. — Стулья драные, да и то присесть некогда.
— И вам держаться не за что, — охотно согласился Ромов. — Пахарь — он везде пахарь.
— Знаете что? — вдруг спросил Сергеев, повторяя интонации Ивана Алексеевича, даже глаза и губы попытался округлить. — Давайте мы хоть раз этим чиновникам носы подотрем! Сделаем как положено, по справедливости, и плевать на их хитромудрые расчетики!
— Давай сделаем! — так же охотно согласился Ромов. — А что ты, Сашенька, удумал?
— Да вот этот приговор идиотский по Лунину! Они нашего товарища списали, как последнего урку, а Лесухина помиловали. Давайте и мы Лунина помилуем! Отпустим — и дело с концом!
Иван Алексеевич слушал, как всегда, внимательно и согласно кивал головой, но при последних словах словно окаменел.
— Не пойму… Как так отпустим?
— Очень просто, — самым естественным голосом ответил Сергеев. — Вместо исполнения разыграем спектакль, а потом выпустим его — пусть едет куда хочет! А у него есть местечко — ни одна собака не докопается…
— И обратно не пойму. — Иван Алексеевич отставил рюмку. — Кто же приговор отменит? Или телеграмму пришлет?
— Да никто! Мы сами решим!
Иван Алексеевич
— Ну ладно, когда с пьяных глаз такие шутки, это понять можно. Но мы-то трезвые, только вторую начали! А ты и вовсе не пил. Как же тебя понимать?
— А что тут особенно непонятного? — Гигант пер напролом, часто ему это помогало.
— Да то! — холодно сказал Иван Алексеевич. Он построжал, выпрямился, даже кожа на лице подтянулась. — У меня выслуги с войной — почти полвека. Всяко бывало: и пили, и дурака валяли, всяко… Но чтобы до такого додуматься…
— До чего «такого»?! — заорал Сергеев. — Сам же говорил, что исполнять не станешь! Сам!
— Это совсем другое, — по-прежнему холодно и подчеркнуто спокойно проговорил Ромов. — Напишем рапорт, и пусть его отправляют в Северную зону исполнения. Вот и решение вопроса для нас. А ему-то помочь невозможно. Никак невозможно! И даже придумать такое я бы себе не позволил, пусть и литр выпью!
Трах! Громадная ладонь с силой опустилась на белый пластик. Звякнув, полетела на пол вилка, разбрасывая во все стороны клейкие полоски капусты.
— Службисты хреновые! И черт с вами, подаю рапорт! И Валера подаст! Сами исполняйте!
Сергеев вскочил, сделал неопределенное движение рукой, затем схватил свою рюмку и с размаху выплеснул в раковину.
— Я к этому грязному делу руки не приложу! И вообще, больше на точке вы меня не увидите!
— Вот это другой разговор, здравый. Это пожалуйста. Не можешь, не нравится, трудно тебе — уйди в сторону.
Ромов помолчал, подвигал челюстью.
— Только кто будет за тебя в грязи ковыряться? Пусть удавы по земле ползают, учителя деток уводят, кисляевы всяких девчонок насилуют… Так выходит?
Он поднялся, отряхнул ладони, будто пыль сбивал.
— Ты не говорил, я не слышал. Скажу Викентьеву, что Лунина исполнять не будем. Пусть принимают решение.
Ромов вышел из кухни, протопал по коридору, хлопнула входная дверь.
— И что теперь? — спросил Попов.
Товарищ пожал плечами. Он выглядел усталым и подавленным.
— Вот тебе и старичок-боровичок…
— Я сразу говорил, что это афера.
— Говорить легко… Делать трудно…
Сергеев несколько раз вздохнул, успокаиваясь, сел на место, со стуком поставил рюмку.
— Конечно, если хорошее дело…
Он налил до краев, поднес ко рту, замешкался и резко отвел руку. Водка выплеснулась на брюки и белую пластиковую поверхность. Гигант потер левую сторону груди.
— Сердце?
Сергеев качнул головой.
— Мышцу сводит. Сейчас пройдет. А Викентьев вызовет, скажем — разыграли мухомора. Но рапорт я ему положу. Завтра же.