Меня никто не знает
Шрифт:
– Варвара, прекрати свои истерики немедленно! Все люди на тебя смотрят! – донеслось из машины шипение мамы. – Садись обратно, хватит позориться!
Я еще раз покосилась на выпивающих мужиков, постаралась выпрямиться и вытерла щеки косами – хоть какая-то польза есть от длинных волос – но в машину не села. Мне казалось, если я снова там окажусь, у меня голова взорвется или я убью кого-то…
– Да садись, садись, Варь, – услышала я голос Володи. – Я поведу.
Как хорошо, что у меня такой понимающий молодой человек!
Я быстро забралась в машину и села рядом с мамой, стараясь не встречаться с ней взглядом. И так понятно, что мне
Обсуждения моего проступка, конечно, не было до тех пор, пока мы не приехали к себе домой: мама всегда говорит, что хуже нет, чем выносить сор из избы. Владимир из-за своей машины и моей неумелости совсем не расстроился, только посмеивался, мама уже дома в который раз сказала о том, что «в твои почти 18 тебе, Варвара, пора вести себя по-взрослому, а то ты все говоришь, что тебе можно доверять, а где поступки-то?», а папа, с задумчивым сожалением взглянув на меня своими блекло-синими глазами, подытожил:
– Ну, как я и говорил, водить машину – это явно не твой талант. И этом нет ничего удивительного: если уж я в свое время понял, что у меня не может получиться на нужном, высоком, уровне, то у женского, так сказать, пола с этим еще хуже. Мама твоя, например, машину водить никогда и не пыталась, и правильно делала.
– Мне к моим вечным проблемам с вами не хватало машины, – отмахнулась мама. – И так от этих поездок голова раскалывается…
…Вот такой день был у меня вчера. А сегодня появилась та самая мысль: что жить я не могу. Как будто впереди не осталось ничего интересного – ни в жизни, ни во мне самой. Раньше я, если что, всегда мечтала о машине, а теперь… Не знаю даже. Куда я такая гожусь?
Глава 2
Мыслей у меня в голове слишком много. Когда я, наконец, вытираю всю пыль, распускаю и переплетаю косы (они у меня почти до колен, правда, я и ростом-то всего метр пятьдесят три), снимаю пижаму и надеваю белый халатик в голубой горошек, в большой комнате родители уже заканчивают завтракать. Шторы там тоже задернуты (мало ли, кто заглянет с улицы, всяких ненормальных полно), но свет не горит: надо экономить электричество. Я к полумраку привыкла, у нас всегда так было.
Папа дожевывает бутерброд и задумчиво водит тапком по паркету, а мама пьет кофе, оглядывая наш большой светло-голубой диван с пухлыми подушками, накрытыми кружевными салфетками. На ней сегодня красное домашнее платье-кимоно (еще есть синее), а тонкие рыжевато-коричневые волосы уже уложены для выхода на работу. Этот цвет у мамы ненатуральный, она, как и я, на самом деле русая, но ей такой унылый мышиный оттенок к черным глазам не идет, да и седина… А вот мне мама красить волосы не советует: испорчу, а она ведь столько намучилась с моими капризами и причесываниями, пока мы их отращивали… И глаза у меня не черные и даже не карие, а так… серо-желтые. И лицо треугольное, и губы тонкие, и нос как будто сразу изо лба растет, как у мраморной статуи… Только брови ничего: хотя бы темные, и ресницы густые, но серого цвета и прямые, как палки! В общем, сама понимаю: не красавица. Ну и что! Внутреннее содержание гораздо важнее. Не хватало мне, как моим дурындам-одноклассницам, мазаться хуже индейца на тропе войны и даже
– Варвара, ты здороваться разучилась, что ли? – интересуется мама.
– Доброе утро, – спохватываюсь я и сажусь за стол.
– Если его можно так назвать, – усмехается папа.
– А что такое?
– Да у нас тут, в некотором роде, форс-мажор… – папа, по своему обыкновению не торопясь, отпивает чай, и мама успевает рассказать все за него:
– У нас тут получаются одновременные командировки: папе от его НИИ – на север, а мне от моей компании – в Германию. Отказаться нельзя, я и так уже сколько раз отказывалась, так что…
– Я останусь одна?! – спрашиваю я испуганно.
Я ведь, стыдно сказать, почти ничего не умею: к технике вроде стиральной машины и дорогого пылесоса мама не то что меня: она и папу не подпускает, а на кухне тоже не любит, чтобы ей мешались. За их командировки я же такого в квартире напорчу, что когда они вернутся, мне останется только из дома уйти!
– Другой бы ребенок в почти 18 лет только порадовался самостоятельности, – укоряет мама, глядя на меня устало. – Но я-то тебя знаю, поэтому позвонила в Липецк. Они тебя там ждут.
Мои сведенные от неожиданной ответственности и стыда лопатки понемногу расходятся, я потираю сама себе плечо. В Липецке мне всегда очень нравилось. Там я жила в большой прохладной квартире у своей двоюродной бабушки, Ираиды Валентиновны. Бабушка происходила из древнего дворянского рода и чем-то напоминала мою маму – наверное, уложенной прической и длинными шелковыми халатами, – но была более молчаливой. Целыми днями мы с ней, пристроившись в разных углах квартиры, мирно читали, хотя в детстве я еще много бегала по самому городу – играла, гуляла, каталась по ближним улицам на старом, пронзительно скрипящем велосипеде с огромными колесами… Часто к нам заходил мой двоюродный дядя с женой и тихой воспитанной дочкой Галей, и тогда мы отправлялись по магазинам или выезжали на дачу: в дощатый домик, окруженный аккуратно разлинованными грядками. Дядя давал мне водить свою машину… Лучше не буду вспоминать про это: после вчерашнего-то позора. Рядом с дачей было Матырское водохранилище, огромное, с настоящими волнами, и я плавала там до тех пор пока… Нет, и про это тоже не буду.
– Для кого я сейчас это рассказываю? – нетерпеливо повторяет что-то мама, и я с готовностью киваю:
– Да, я поняла. Я сейчас пойду собираться.
– …Когда ты не изволила меня слушать, Варвара, я говорила, что наши родственники сейчас не в Липецке, а в Адлере, и вернутся только через неделю.
– А как же тогда…
Папа отставляет допитую чашку, крякает, потягивается, весело говорит «Я пошел» и уходит одеваться в коридор. Я с отчаянием и злостью смотрю ему вслед, но тут мама продолжает:
– А ты пока побудешь с другими родственниками, они не против. Ты их не видела: это дочь брата Ираиды Валентиновны… В общем, считай, твоя тетя. Ее зовут Елена Степановна. Женщина ненамного постарше меня, но у нее уже есть внуки! – мама приостанавливается, бросает на меня укоризненный взгляд, и я сразу чувствую себя виноватой, что у нее пока еще внуков нет. – В общем, она охотно согласилась тебя приютить, но ты ее гостеприимством не злоупотребляй. Помогай, в чем скажут, веди себя прилично… Все! От поезда они тебя встретят. Я попросила их прислать свои фотографии на электронную почту, чтобы ты знала, как они выглядят. Поешь – и иди собирайся, и с Володей не забудь попрощаться.