Меня создала Англия
Шрифт:
Чайная афера. Триста неприкаянных мешков испорченного чая, а на улице стрельба. Я скупил большую партию почти даром, а потом им же продал за настоящую цену. Тем и хороша революция, что деньги валяются под ногами. Зато после на меня косились и уже ни в чем не доверяли. В спальне шепот:
– Жилет был в раздевалке. Честь пансиона, – порка связанными в узлы полотенцами, грохот по крыше, шелест бумажных занавесок на окнах, испорченный чай, на улицах стрельба, – честь фирмы. Пришлось отправиться в Аден.
Все улеглись: ночь холодная, под белесой пеной, словно срезаемой ножом, не видно воды. На нижней койке кто-то всю ночь бормочет на незнакомом языке, наступает новый день, серый и ветреный, хлопают парусиной шезлонги, к завтраку сходится совсем мало народу; колючий подбородок, унылая жизнерадостность коридорных, девушка с волосами Греты Гарбо прогуливается в одиночестве, запах машинного масла и пропасть времени до обеда. Кейт думает о Кроге.
Откуда, спрашивается, я знаю, что она думает о Кроге? А вот знаю, как знал тогда, что она придет в сарай.
Она сказала:
– В Гетеборге переночуем, – а я почувствовал, что она чем-то обеспокоена.
Я выскользнул из спальни как будто в уборную. Под халатом я был одет, ботинки и носки сунул за пазуху, на ногах домашние тапочки. Через прохудившуюся подошву покусывали холодные каменные ступени. Оставил халат в уборной и послушал под дверью заведующего пансионом. Мне везло. Он ушел ужинать, а окна у него были без решеток. Но Кейт отослала меня обратно, и я послушался. Подмороженная дорога, запах вянущих листьев, чистое небо и счастливое чувство, что все позади; ухабистый проселок, хруст веток под ногами, огни машин на шоссе и горькое чувство, что все по-старому. Думает о Кроге. "Пользуйтесь изделиями «Крога». Самая дешевая и лучшая марка – «Крог». Так было десять, нет, пятнадцать, погодите – двадцать лет назад, когда няня таскала меня с собой по хозяйственным магазинам; в дверях свисали корзины, приходилось наклонять голову, потом идешь, задевая банки с порошком от сорняков, таращишь глаза на жнейки, а няня тем временем закупает «Крог». Теперь они уже не самые дешевые и не самые лучшие – они просто единственные. «Крог» во Франции, в Германии, в Италии, в Польше – всюду «Крог». Покупайте «Крог» теперь означает: покупайте акции – дивиденды десять процентов и повышение каждый божий день. Я бы тоже мог стать известным и богатым, как Крог, если бы мне доверяли, как доверяют Крогу, если бы мне ссудили капитал; а то сунут пять фунтов и ждут, что я им в ножки поклонюсь. Любой мой проект обещал состояние, если бы мне доверяли. Попробовал бы Крог продать хоть одну сотню мешков испорченного чая.
Но мне никогда не доверяли.
Когда вошел Уилбер, бесплатное виски кончилось; меня с треском выставили из клуба. Есть на свете город Коломбо. Серое море, телеграммы домой, бандит за трубой на крыше, побег из школы, отзвенел надтреснутый колокольчик, погас свет, жалобы грузоотправителей, грохот разорвавшейся бомбы; сотня мешков испорченного чая, маленький китаец офицер в очках с золотой оправой, дымящий дешевой сигаретой, зеленые стены спальни, серое море, хлопанье парусины на шезлонгах, Кейт думает о Кроге; Крог в каждом доме, как всемогущий Господь Бог; в самой жалкой норе без «Крога» как без рук; «Крог» в Англии, в Европе, в Азии, но и Крог живой человек, как все мы, как сам Господь всемогущий Бог.
Кейт услышала Энтони много раньше, чем отыскала его столик. Мажорные, располагающие звуки его голоса она слушала с ревнивым обожанием, влюбленно негодуя. Успел обзавестись друзьями, подумала она, на два часа оставила одного в Гетеборге – и он уже нашел себе друзей. Не знаешь, завидовать или стыдиться такой способности.
Поначалу, казалось ей, незнакомая северная страна озадачила его после всего, что он перевидал в тропиках. Притихший проходил он мимо серых громад строгих зданий, вытянувшихся вдоль опрятных каналов. Регистрируя на вокзале багаж, она заметила, как он косится на клумбы цветов в путевых тупиках. На улицах каждому фонарю полагался букет, как примадонне. Воздух влажный и серый.
А он, оказывается, осваивался; он перевидал столько портовых городов, что ей не счесть. Когда она сказала:
– Теперь я тебя покину до обеда, – дала ему денег и растолковала, как найти ресторан, где они встретятся, он только рассеянно кивнул в ответ, поправил трофейный галстук Харроу, вздернул подбородок, распрямил широкую спину и решительным шагом углубился в первую попавшуюся улицу; он не имел ни малейшего представления о том, куда она ведет.
Получилось, что она вывела к друзьям, на что он, видимо, и рассчитывал.
Он уже нашел общий язык с новой страной.
– И тут бомба взорвалась, – рассказывал он. – Попросту говоря, кули уронил ее себе под ноги. Его потом по кускам собирали по всему городу. Мой голос спугнул его.
Кейт не спеша подходила к ступенькам террасы. В саду были расставлены столики, с маленькой эстрады напротив человек сметал мокрые листья. В глубине лежал большой барабан с пропоротой кожей. – А министр? – спросил девичий голос.
– Ни единой царапины.
Энтони сидел, облокотившись на перила; он прекрасно выглядел; его цветущий вид словно укорял природу, начавшую зимние хлопоты. Издали его можно было принять за школьника. Немного отсев от стола, на котором стояли пустые стаканы, трое туристов глядели ему в рот: пожилой мужчина, пожилая женщина и девушка. Пустое блюдо из-под smorgasbord и четыре грязных тарелки свидетельствовали, что с обедом покончено. – А вот и моя сестра, – сказал Энтони. Ей бы чуть задержаться, не заставлять его глотать очередную реплику искателя приключений. Растерявшись, он забыл о вежливости и продолжал сидеть, когда те трое встали; впрочем, ее отвлекли рукопожатия и двигание стульями. – Мистер Фаррант был так любезен, что познакомил нас с Гетеборгом, – сказала пожилая дама. Кейт перевела взгляд на его лицо – замкнутое, настороженное и сразу потерявшее свое обаяние. – Он провел нас по всему порту, – объяснил пожилой господин, – показал склады.
– А сейчас, – вступила девушка, – рассказывал, откуда у него этот шрам. – Мы думали, – пояснила дама, – что это с войны. – Они нервничали, конфузились: им хотелось убедить ее, что они не замышляли ничего дурного против ее брата; они защищали его от упрека, что он так легко сошелся с незнакомыми людьми.
– Но революция – это даже интереснее, – сказала девушка. Кейт бросила на нее внимательный взгляд, и мысль: «Бедняжка, она тоже попалась» больно кольнула ее, хотя она не упустила отметить все, что говорило не в пользу девушки: большие невыразительные глаза, влажная полоска неумело накрашенного рта, худые плечи, сухие пятна пудры на шее. Она вспомнила Аннет, вспомнила Мод, с трудом втиснувшуюся в рамку, дешевый запах на подушке; ему всегда нравилось, что попроще.
– Его обязаны были наградить, – сказала девушка, – все-таки спас министру жизнь.
Кейт улыбнулась Энтони, заерзавшему на стуле. – Так он вам не сказал? Какой скромный. Его наградили орденом Небесного Павлина второй степени.
Они приняли ее слова за чистую монету и даже заторопились уходить. Им не хотелось злоупотреблять его временем, это может помешать будущей встрече. Они рассчитывали увидеть его в Стокгольме. Дама поинтересовалась, сколько они там пробудут.
– Мы там живем, – ответила Кейт.
– Вот оно что, – сказал мужчина. И, помедлив:
– Мы из Ковентри. – Такие, как он, любят, чтобы взаимная информация была равноценной. Он глядел на нее прищурившись, словно следил за колебанием чутких лабораторных часов: нужна еще гирька. – Наша фамилия Дэвидж. – Жена за его спиной одобрительно кивнула: теперь правильный вес. Деликатная операция кончилась, она облегченно вздохнула и отдалась другим заботам: глядясь в большое зеркало на противоположной стене, одернула платье, убрала выбившуюся прядь, разгладила перчатки, намекая, что они уже уходят. – Вы туристы? – спросила Кейт, отметив, что у девушки хватило проницательности угадать враждебность там, где ее родители видели только вежливость, хотя, казалось, она была совершенно лишена их деликатности и как бы даже сознательно компрометировала их спокойные тона и скупые детали ярким цветом неудачно выбранной помады.