Меня зовут Шон
Шрифт:
Услышав шум подъезжающего фургона, я вскочила с дивана, на котором сидела, съежившись среди салфеток и полупустых чайных чашек. Едва ли кто-нибудь из знакомых смог бы меня сейчас узнать. Я то была подавлена отупляющим чувством отчаяния, то металась в ужасе по гостиной, не в силах усидеть на месте, обдумывая планы бегства. Как отсюда выбраться? Куда поехать? Всякий раз, когда звонил телефон или гудел мобильник, сердце вздрагивало. Я чувствовала, как оно бьется в моей груди, разгоняя по венам адреналин. Если бы кто-нибудь знал, в каком я сейчас состоянии, он бы сказал: «Как ты могла такое допустить? Как ты могла быть такой дурой?» Мне и самой случалось это говорить — раньше, пока я сама не оказалась в ситуации, из которой нет выхода.
Поэтому,
До переезда я чувствовала себя просто измочаленной. И в глубине души радовалась возможности бросить работу и позабыть все, что было связано с Дэмьеном, — да и сам Лондон заодно. Первые несколько недель пролетели словно небольшой отпуск. Просыпаясь под сводами сельского дома под пение птиц за окном, я надевала резиновые сапоги, стеганую куртку и шарф-снуд, который мама Ника подарила мне на Рождество — вспомнив об этом, я подумала, что она о чем-то догадывалась. Может, о нашем предстоящем переезде знали все, кроме меня? Ожидая возвращения мужа, я усердно трудилась: занималась готовкой, уборкой или спорила с рабочими, перед которыми стояла задача превратить рассыпающуюся лачугу в современный загородный особняк с винным погребом, студией и музыкальной комнатой для гитар Ника, грифы которых давно покрылись пылью. Я могла со спокойной совестью говорить подругам, что занята. Просто богиня ремонта, прямо как Сара Бини из телевизора.
«Меня аж завидки берут», — отстучала мне сообщение Клодия, сидя на заднем сиденье такси. Когда я представила, как она мчится в какой-нибудь модный ресторан, где у нее примут стильное и совершенно непрактичное пальто и предложат приветственный напиток, меня охватили такие «завидки», что во рту появился привкус желчи. Но если признаться подругам, что ты несчастна, то придется признаться в этом и самой себе.
Теперь все изменилось. Каждое утро, когда Ник уезжает на работу и улыбка любящей жены исчезает с моих губ, я позволяю себе думать обо всем, что выпихиваю из головы, когда он дома. Я вытаскиваю из-под кровати джемпер. Я его так и не постирала — слава богу, что не постирала! Я смотрю в зеркало на себя, на свое лживое голое тело — как можно быть такой дурой?! — и натягиваю джемпер через голову. На секунду мне становится так сладко и больно, что я готова разорваться. Я снова окружена тобой. Чаще всего я молюсь, надеясь изменить прошлое, вернуть все, как было раньше, — безотчетно, не зная кому или чему. «Пожалуйста, позволь мне обернуть время вспять. Дай мне еще один шанс».
В то утро появление фургона вырвало меня из этого состояния, заставило честно взглянуть на себя со стороны, признать, какой жалкой я стала, какой запущенной. Я утерла сопли и слезы и вдруг осознала, что стою посреди комнаты в твоем старом джемпере. Даже душ не приняла. Меня охватил стыд — чувство, ставшее очень знакомым за последнее время. Что бы сказал Ник, увидев меня? Что бы сказал ты, если уж на то пошло? Я решила,
Так я впервые встретила ее. Меня колотило от ужаса, хотя никто и ничто мне не угрожало. С тех пор, как тебя не стало, мне временами бывало так страшно! И сердце колотилось в груди, словно какая-то жуткая птица.
Элли
Давным-давно, когда Элли еще была подростком, мать поучала ее, как важно приготовиться к приходу мужа: привести себя в порядок, расчесать волосы, переодеться, прибраться на кухне или снять с сушилки белье и, встретив его с улыбкой, спросить, как прошел день.
А Элли смеялась, поскольку в глубине души верила, что никакого мужа у нее никогда не будет. Ее жизнь пройдет под гром аплодисментов, которыми будет одаривать ее заполнившая концертный зал публика. Она видела это наяву: девушка в красном шелковом платье раскланивается на сцене, осыпаемая розами. Ее длинные, аккуратно расчесанные волосы рекой струятся по плечам. Она никогда не выйдет замуж, а если и выйдет, то ее избранником станет какой-нибудь богатый поклонник, который будет ее боготворить, не допуская и мысли, чтобы она портила свои волшебные руки работой по дому.
И вот теперь, почти тридцать лет спустя, мать все же оказалась права. То, какой он увидит тебя, переступив через порог, действительно имеет значение. Встречаешь ли ты его радостной, свежей и улыбающейся или ноешь, отчитывая за то, что он не вынес мусор или не починил протекающий кран в ванной… Иногда она притворялась, будто ей все дается легко. Распустив волосы сверкающим занавесом, устраивалась в кресле с книгой и бокалом вина. Книгу, правда, она не читала, а бокал был не первым за день. Но он зтого не знал. Главным было произвести впечатление. Чему-чему. а этому-то она с годами научилась.
«Где ты? Где же ты?»
Теперь уже не до игры. Она нервно поглядывала на зловеще тикающие часы. Уже девять. Обычно он так не задерживался. Наверное, зашел выпить с кем-нибудь из коллег. Врачи всегда много пили — неудивительно, ведь работа у них нервная. Она никогда не ворчала, даже если приготовленный ею ужин пересыхал в духовке. Просто извинялась с улыбкой и предлагала сделать омлет или заказать еду на дом.
Почему же он не прислал сообщение? Она стиснула телефон, оставляя на экране отпечатки потных пальцев. Ничего. А как важно увидеть почерневшее окошко сообщений или крошечные точки, означающие, что он пишет! Как важно знать, что с ним все в порядке и он скоро вернется. Она уже облазила все новостные сайты, выискивая там слова вроде «ДТП», «авария», «доставлен в больницу». Но если бы он узнал, как часто она так поступает, как легко впадает в панику, ей стало бы ужасно стыдно. Боже, да он же работает в больнице! Если бы что-то случилось, ей бы сразу же позвонили.
Костяшки сведенных на мобильнике пальцев побелели. Она осторожно положила телефон и поднялась — нужно себя чем-нибудь занять. Оглядела комнату. Поправила подушку, на которую опиралась — такого же цвета утиного яйца, что и ваза на серванте. Смахнула какие-то пылинки с подоконника — настоящая грязь там скопиться просто не успевала. Иногда по ночам, когда подступала бессонница, она, казалось, слышала, как падает пыль, как пауки плетут паутину, как жир оседает на поверхностях в кухне. И тогда она вставала и в темноте натягивала резиновые перчатки.
Она прошла на кухню и убавила огонь под запеканкой с курицей — она обычно старалась готовить такие блюда, которые не испортятся, если он опоздает. В четвертый раз помыла раковину, разложила кухонные полотенца. Оставаться одной было слишком опасно — в полной тишине в голову начинали проникать страшные мысли. Языки пламени, лижущие кирпичную стену. Лицо в окне.
«Где ты? Почему не позвонил? ГДЕ ты?»
И вот когда терпеть стало уже совсем невмоготу, настолько, что ей хотелось сунуть руку под горячую воду или в горелку плиты — лишь бы отвлечься, она услышала бесподобный, благословенный шорох шин по гравию. Он вернулся!