Меня зовут Женщина
Шрифт:
— Извините, пожалуйста, — начала она. — Вас уже, наверное, замучили идиотскими вопросами. Но поверьте, я много читала, много думала. И совершенно не могу понять, зачем Пушкин во второй раз инициировал дуэль?
— Ошибаетесь. Меня никто не замучил вопросами, — ответил Сергей Романыч, достал клетчатый платок довоенного образца и долго сморкал в него большой мохнатый нос. — Более того, по-моему, это вообще мало кого волнует. Да и какая, в принципе, разница?
— Извините, — обиделась Лина. И отвернулась в сторону окна.
Престижный салон представлял собой офис турфирмы. Изогнутая кишка, уставленная
— Где кондиционер? — поинтересовалась Лина, обмахиваясь одним из совершенно бессмысленных про-пушкинских изданий, созданных на деньги кандидата в мэры с целью повышения благосостояния семей составителей.
— Понимаете, он отечественного производства, говорят, не выдержал жары, — оправдалась организаторша.
Владелица салона, пятидесятилетняя дама крупных форм и руководящих качеств, поприветствовала гостей и уступила место дирижерше с возвышенной пластикой на изношенном теле. Дирижерша объявляла номера и рисовала палочкой в воздухе замысловатые узоры, не в полном объеме понимаемые поющими. В хор по отпускному времени собрались все желающие заработать — от народной артистки до студента музучилища. Голоса торчали из общей ткани, как ненарезанные овощи из салата, звук был пестрый, гулкий и с точки зрения чистоты жанра идеально подходил к меблировке.
Хозяйка слушала с умиротворением на полном усталом лице. Пушкинисты вежливо улыбались. А Лина думала про круговорот денег в природе. Вот она, девочка из интеллигентной семьи, окончила факультет журналистики, отредактировала уйму книг, написала мешок не самых плохих стихов и отказалась от всех культурных умений, чтобы вывести детей в люди. А эта славная тетка, начинавшая жизнь, торгуя пивом или стуча на машинке, заработала столько, что хочет купить статус интеллигентного человека и движется в эту сторону, как слепой на автомобиле.
И, может быть, ее дети, выучившись за границей, хотя скорее все же внуки, сумеют расставлять мебель, принимать гостей и заказывать музыку. В то время как Лина похоронит в себе все светское и утонченное, прилежно обучаясь лихости и цинизму, с которыми эта тетка родилась на свет...
Потом Лина сидела на балконе номера, обняв колени руками, и вспоминала свои стихи.
Рассвет обязательно вломится в дачу. Семь медных тарелок, упавших подряд Из дверцы часов и помчавшихся дальше, Подскажут бездомное слово «пора». Лучи проберутся сквозь окна в оборках, И тут же начнется на теле и на стенах, На стареньких цвета Эдема обоях, Процесс пожирания тайны и тени. И сложность прозрачностью будет убита, И мир, обретя эластичность и плотность, Сменив точку сборки, легко и обидно Объявит катарсис наевшейся плотью.Странные у нее были отношения с Черновым. В общем понимании «запал на бабу», но Лина знала, сколько толстых
— В душу мою хочешь забраться, сука! Не будет этого никогда, запомни!
Посидев в обиде и недоумении, Лина уехала домой. Через день он позвонил:
— Извини, я тогда полночи водку с виски мешал, в голове полный свинарник!
Лучше бы не извинялся. Стало понятно, что, как большинство особей своего пола, он боится быть ведомым чувствами. Что любимая баба — угроза картонному образу настоящего мужчины, пропитанного алкоголем и хрипло поющего в микрофон многозначительную чушь: «Твое имя — рассвет, твое отчество — закат, а твоя фамилия — смерть...»
Он делал свою независимость, как другие делают карьеру. Встающее на пути только раззадоривало его. Он не понимал, что в результате попадает в лапы восхищенной толпы, опутывающей плотнее, чем близкие, но внутренне равнодушной. Он был андеграундный романтик, выдавливающий из себя по капле совка и, естественно, выплескивающий с водой ребенка. Это не давало Лине внутренне опереться на отношения. Ей не приходило в голову связать с ним жизнь, но была нужна уверенность в его постоянном наличии и ровный свет его нежности. На этом топливе она бы свернула горы.
А он пугался. Он не умел строить партнерские отношения с женщиной. Умел быть сверху, восхищать, оставлять, позировать, манипулировать. А психофизическую потребность в Лине ощущал как проигрыш. Как положение снизу. Лина немного опережала свое время по модели отношений с мужчиной, а Черновой был герой своего времени. К тому же всенародно признанный.
Второй день начался в том же автобусе. Лина уже познакомилась с коллегами по мероприятию, мелкими служащими гуманитарных наук. Все они давным-давно маргинализировались и зарабатывали уроками, переводами, бизнесом. Одна лихая пятидесятилетняя дама, достающая пачку сигарет из бюстгальтера, объяснила, что пишет докторскую диссертацию и живет на собранные пустые бутылки, потому что не желает продавать антиквариат. Причем активно ищет мецената для издания книжки «Письма Пушкина южного периода».
Они и съезжались на подобные мероприятия, чтобы побыть в дурмане прошлого и поругать отказавшиеся их кормить экономические реформы.
Сегодня все были с баулами, планируя трехдневное плавание в Ялту. Но организаторша объявила, что спонсоры чего-то куда-то не перевели вовремя, и вместо трехдневной экскурсии в Ялту завтра повезут на пароходе на легендарный Каролино-Бугаз и в крепость Ак-керман. Компания вежливо промолчала — дареному коню в зубы не смотрят.
Лина расстроилась и обрадовалась. Расстроилась потому, что любила длинные морские путешествия, а обрадовалась потому, что название Каролино-Бугаз светящимися буквами всплыло из детства.