Меняла Душ
Шрифт:
— Нет, ну ты настырный, а? — обернувшись и увидев Патрика, сказал дежурный. — Чего тебе еще? Не всё понял, что ли?
— А когда будет сержант Лешаков? — спросил Брюкнер.
— Да какой, едрить твою мамашу, Лешаков?! Сказал же внятно: нет у нас таких!
— Что значит нет?! — растерянно переспросил Патрик.
— Не работают тут такие, черная ты задница! — рявкнул, потеряв терпение, дежурный.
Выпад в сторону цвета его седалища Патрик пропустил мимо ушей. Он привык к тому, что его часто оскорбляли за то, что он чернокожий.
— Как это не работает?! — ошарашенно переспросил Патрик.
Он не мог поверить тому, что слышит.
— А почему он должен у нас работать? — в свою очередь удивился настойчивости мальчика дежурный. — Ты чего мне мозги полощешь,
— Но как же, а Лешаков? — словно заговоренный повторял Патрик.
— Нет, парень, ты явно напрашиваешься. Я сейчас из аквариума выйду и руки тебе поотрываю, чтобы другим неповадно было! Ишь ты, нахал какой выискался! — возмутился дежурный.
— Но ведь сержант Лешаков три дня назад задержал меня! Вы как раз на дежурстве были. Вечером это произошло. Я здесь до утра сидел, а потом за мной родители приехали, — попытался объяснить Патрик.
— Парень, ты явно больной. Головка бо-бо? Иди-ка домой, попроси родителей, пусть врача вызовут. Сколько тебе раз повторять: не было этого! Нет у нас Лешакова, и три дня назад я не дежурил.
Понимая, что ничего больше от полицейского он не добьется, Патрик вышел на улицу. Мир рухнул в одно мгновение. Он явно сошел с ума, а Коромысло был прав. Но ведь он всё помнит так явственно, так реально! И человека с красным шейным платком, и девочку на кабине лифта, и сержанта Лешакова.
Патрик не выдержал, сел прямо на тротуар и расплакался от переизбытка чувств.
Часть вторая
МЕНЯЛА ДУШ
не отбрасывая тени, мы по сумеркам плывем,
не отбрасывая тени, мы на облаке живем.
и кивают, и кивают, не отбрасывая тени,
очень важно головами наши тоненькие шеи.
пляшет небо под ногами, пахнет небо сапогами.
мы идем, летим, плывем, наше имя — легион.
Глава 1
СТУПЕНИ ВЛАСТИ
Утром начался снег. Первый снег в этом году. Густые серые хлопья повалились с неба, словно кто-то прорезал дыру в мешке с годовым запасом. Небо потемнело. Мир стал похож на мышеловку, такой же серый и грустный. Асфальт дорог, крыши домов, парковочные площадки покрылись большими лужами. Снег падал, кружился в полете, выстраивая балет падения, и, опускаясь на поверхность, тут же таял, расплываясь в лужи и лужицы. К вечеру эти лужи схватит морозец и они превратятся в стекло. Но это будет вечером.
Яровцев торопился. К десяти утра требовалось его присутствие в особняке Папы. Сегодня должно было состояться официальное вступление Семена Костарева в должность главы фирмы и управляющего делами семьи Папы. Жена шефа и его сын передали все права и полномочия, которыми владели, в руки Костарева. Ярослав не был этому рад. Он опасался такого поворота событий. Их было трое. Три друга, составлявшие костяк людей Папы. Семен Костарев, Ярослав Яровцев и Сергей Зубарев. Приход к власти одного из троицы автоматически означал возвеличивание всех троих, но Ярослав предпочитал, чтобы на месте управляющего оказался кто угодно, только не Костарев. Семен человек властный, завистливый и черный. Он не потерпит рядом с собой конкурентов, которые номинально будут обладать тем же набором полномочий, что и он, с которыми ему придется согласовывать каждый шаг, поскольку в империи, построенной покойным шефом, они окажутся равными по значению фигурами и, стало быть, соперниками. Как надо поступать с конкурентами, Яровцев знал, а как поступит Семен — предполагал. У него в памяти намертво отложилась проведенная Костаревым операция по устранению Столярова, бухгалтера и самого Боголюбова. Чисто, гладко, без сучка без задоринки! Такой операцией мог бы похвастаться любой хирург. Ярослав не сомневался, что следующие шаги Семена будут направлены на устранение Зубарева и его, может быть, не в физическом смысле, но в деловом уж точно.
Ярослав намеревался поговорить об этом с Сергеем, но времени для разговора пока не выкроил. В последние дни он мало появлялся в особняке, всё больше времени проводя в городе. Дела фирмы, которые пришлось улаживать Ярославу, и попытки добиться аудиенции у отца Станислава, бывшего киллера по прозвищу Жнец, не оставили ему возможности посещать особняк. Все события, которые происходили в бывшей резиденции Папы, доходили до него через Ивана Пруткова, старшего охраны внутреннего периметра. Он был глазами и ушами Яровцева в доме. И те сведения, которые передавал ему Прутков, оптимизма не внушали. В доме началось повальное увольнение старой гвардии. На место старожилов приходили молодые, необстрелянные, но преданные Костареву люди. Такой расклад Ярославу не нравился. Он понимал, что происходит смена власти. Старые, верные покойному шефу люди больше не были нужны фирме.
Им не было места в новом мироустройстве. Новые же, никогда Папу не видевшие и в лучшем случае знавшие о нем понаслышке, оказывались преданными Костареву и ради него были готовы на всё.
Ярослав понимал, что бороться с этим уже поздно. И с корабля есть только один выход: бегство через трюм, пока борт не черпнул воды. Костарев не оставит им другого выхода. Он будет несогласен даже на то, чтобы они просто исполняли свои обязанности. Зачем нужен начальник охраны, если каждый его приказ будет обсуждаться у Костарева? Ему и Зубареву больше не было места в доме. Пора приступать к поискам новой работы. Без куска хлеба, бочонка пива и ломтя мяса Ярослав, конечно, не останется. Пока он работал на Папу, времени даром не терял: вкладывал все свободные деньги в акции. Теперь Яровцеву принадлежала половина компании «Лунные челноки», занимавшаяся грузовыми и пассажирскими перевозками с Земли на Луну. Прибыль от фирмы оказывалась немаленькой, но Яровцев не видел этих денег. Он их все без остатка вкладывал в развитие дела. Об этом бизнесе Костареву не было известно, иначе он постарался бы тут же наложить на акции лапу. Так что в работе как таковой Ярослав не нуждался, да и Зубареву место имелось в наличии — в «Лунные челноки» требовался начальник службы внутренней безопасности.
Пока Ярослав добежал от лифта до флаера, он промок насквозь. Волосы обвисли мышиными хвостиками, а костюм набух влагой и ощутимо потяжелел. Забравшись в машину, Ярослав включил радио, запустил двигатель и поднял флаер в воздух. По радио сообщали о нелетной погоде, озвучивали просьбу властей пользоваться наземными видами транспорта для собственной безопасности, а также передавали штормовое предупреждение. Ярослав переключился на музыкальный канал, настроился на рет-роволну. Салон утонул в джазе.
Управлять флаером в такую погоду было тяжело, а переключиться на автоматическое управление невозможно. Автоматика не предназначалась для управления бортом в экстремальных условиях, а поскольку корабль был японской сборки, то и снегопад вполне мог оказаться этим условием. Но вскоре Ярослав втянулся в ритм движения и стал выполнять все манипуляции автоматически, разгрузив оперативную память своего мозга для насущных вопросов.
Самым главным из занимавших Яровцева являлся вопрос: «Что же, блин, происходит в этом едреном мире?!» Мир изменился, многие события, которые имели место быть, оказались миражом, о котором никто не помнил. Только память Ярослава и, как выяснилось, отца Станислава оказалась неизмененной, но понять, что это могло означать, Ярослав не мог. Он силился объять разумом и принять изменения, чтобы увидеть закономерность, но ничего не получалось. То, что в произошедшем были и закономерность, и причина, Яровцев понимал, но уловить и разгадать их он не мог. Ему удалось достучаться до отца Станислава и выяснить, что память бывшего киллера оказалась раздвоенной. Он помнил о том, что он священник, помнил весь свой профессиональный и идейный путь. В то же самое время он помнил все свои операции, во время которых он носил имя Жнеца. И это оказывало на него гнетущее впечатление. В то время когда Ярославу удалось добиться аудиенции у святого отца, тот был близок к отчаянию. Он, так же как и Ярослав, хотел увидеть правду и понять, что произошло. Это стремление объединяло их.