Меняла
Шрифт:
Почему-то в памяти всплыла моя давняя мысль – как было бы здорово, заговори со мной профили с древних монет. Глупая мечта оборачивалась истиной – странной и страшной. А из тьмы тем временем появились новые бойцы, они уже неторопливо и уверенно приближались к дому Совета. Меннегерн спешился, небрежно швырнул поводья на предназначенный для факела крюк у дверей и первым шагнул внутрь. Почти все солдаты двинулись за ним, оставив нескольких товарищей охранять вход… Плечо Эрствина дернулось под моей рукой, мальчик собирался броситься туда, ко входу. Я вцепился в него и страшным шепотом велел:
– Стой! Не дергайся раньше времени! – так не говорят с отпрыском благородной фамилии, но сейчас было не до церемоний, к тому же и у меня нервы натянуты были до предела…
– Но… Эльф… Эти люди… А там папа…
– Послушай, друг мой, – я постарался говорить спокойно и рассудительно, –
Мне пришло в голову, что вовсе незачем лезть в схватку. Ведь вороной жеребец Меннегерна – вот он, привязан у входа. Какое мне дело до Леверкойского барона, который, к тому же сам заварил эту кашу? А лошадка, живой ключ к сокровищам Семи Башен – вот она… Правда, я только что видел коня в битве, и это было впечатляюще, но… Ведь я, как-никак колдун. И у меня есть свои способы добиться повиновения этой твари. Вот он – мой шанс! Так что, если Эрствину охота подраться с этими солдатами у входа, то, возможно, ему следует позволить этот воинственный порыв?
А потом… Да какое мне, собственно дело до того, что будет потом? Мне важно завладеть вороным. А потом я вполне смогу предоставить барону и Сектеру расхлебывать ту кашу, которую они заварили в Ливде сами. Я даже пожелаю им успеха в том, чтобы разделаться с Меннегерном. Но пожелаю издалека – мне вовсе не хочется встречаться с таким воином, как Черный Ворон. Нет уж, пусть этот призрак по-прежнему останется для меня профилем с монеты. Мне следует позаботиться лишь об одном – чтобы иметь вдоволь таких монеток. Тогда я налюбуюсь всласть профилем князя Семи Башен.
Кроме профиля – и желательно отчеканенного в золоте – меня в Меннегерне не интересует ни-че-го.
Глава 38
Прошла минута… Другая… Ожидание становилось все тягостнее. Из Большого дома до нас не доносилось ни звука. Что там творилось сейчас? Внутри здания находилось не менее полусотни людей – члены Совета, их слуги, охрана, стражники, челядь, проживающая в Большом доме… Ну и пришельцы. По некоторым признакам я заключил, что нападавшие – это наемники из Гевы. Как обычно – безродные пришельцы, которых здесь никто не знает, которых трудно выследить заранее, которыми очень удобно пожертвовать в случае неудачи, на которых можно свалить вину, если что-то идет не так, как задумано… За это наемникам и платят.
Я поднес к уху амулет и прислушался. Эрствин, не глядя на меня, сделал то же самое – а что еще нам оставалось?..
Сначала я разобрал только невнятные, словно смазанные, обрывки разговора. Очевидно, сразу несколько человек пытались что-то сказать, перекрикивая друг друга, и до меня доносились отдельные слова тех, к кому был обращен амулет на груди барона. Кто-то визгливо талдычил, что бунт – это забота стражи и нечего здесь обсуждать. Другой, обладатель голоса с более низким тембром, наоборот, требовал разобраться немедленно, принять новые, более строгие, законы, искоренить и выжечь каленым железом… Кажется, Лигель требовал тишины, но его никто не слушал. Я догадался, что синдики, собравшись в привычной обстановке, затеяли свою обычную перепалку… Так вот как, оказывается, проходят заседания нашего городского Совета, вернее, проходили. Ибо это, вероятно, станет последним – во всяком случае, в нынешнем составе… В царящей какофонии мне с трудом удалось расслышать голос сэра Вальнта:
– Ну, что же они… – барона перебили спорщики, – …долго? По-моему давно бы… И когда… колдун?
– Колдун явится, когда мы закончим здесь. Пока что он нам не нужен, хватит и… ффшшххрр… – снова помехи, – А вот когда мы возьмемся за…
– Но зачем тогда вообще?.. Хрр…
– Потому что он… Таких, как он, не убивают обычным… фхшррр… колдун!
– Ага! Слушайте, Сектер!
Раздался громкий стук, нестройный хор смолк и я услышал грохот, отдаленный лязг оружия и крики – за дверями зала, в котором собрался Совет, началась резня. Слуг и стражников там было довольно много, но едва ли они были способны на серьезное сопротивление Меннегерну и подготовленным к бою наемникам. То, что происходило сейчас в Большом доме, вряд ли можно было назвать схваткой – побоище или избиение… Я на секунду отнял амулет от уха – почти ничего не слышно. Город, спрятавшийся за запертыми дверями и ставнями, так и не узнает до завтра о пролитой крови и сбывшихся пророчествах…
А в Большом доме тем временем наемники, должно быть, прочесывали помещения, расположенные поблизости от главного зала и убивали всех, кого находили. Не знаю, почему я так решил, просто это было бы логично – ведь завтра все убийства припишут эльфу, а свидетели в таком деле нежелательны… Я заметил, как в дверном проеме, у которого несли караул солдаты, показался какой-то человек. Увидев вместо городской стражи чужаков, он охнул и кинулся обратно. Судя по тому, как он замешкался, я предположил, что ему кто-то мешал сзади – должно быть несколько слуг, счастливо избежав мечей заговорщиков, попытались улизнуть из дома Совета, выбравшись к выходу какими-то окольными путями. Но и здесь оказались враги. Стоявшие на страже солдаты кинулись внутрь – ловить беглецов. Я толкнул Эрствина – на слова не было времени – и припустил к опустевшему входу. Учитывая мою скорость, я должен был торопиться. Эрствин, конечно, легко обогнал меня и первым достиг приоткрытых дверей. Он осторожно заглянул внутрь и тут же отпрянул. Истолковав его поспешность, как признак близкой опасности, а осторожно занял позицию по другую сторону дверного проема. Вскоре послышались шаги и на пороге возник солдат. Он, наклонив голову, вытирал с лезвия меча кровь и не заметил нас с парнишкой. Я к тому времени успел прислонить свой костыль к стене и вытащить нож. Когда солдат сделал шаг наружу, я ухватил его за воротник и, рывком сдернув с крыльца в свою сторону, всадил ему острие под челюсть. Не пытаясь вытащить свое оружие, я предоставил мертвому телу спокойно сползать по стене, подхватив чужой клинок (не тот меч!), а на пороге показались еще двое солдат. Один из них, наверное, пострадал в стычке и шел с трудом, обхватив рукой за шею своего товарища. Пара боком протиснулась в дверь, тот, что не был ранен, первым поднял голову и встретился взглядом с Эрствином. Мой приятель действовал не раздумывая – я услышал тихий сдавленный крик и передо мной из спины наемника выросло алое от крови лезвие. Я схватил раненого за шиворот и дернул его в свою сторону, разворачивая лицом к себе. Передо мной мелькнуло белое – то ли от страха, то ли от потери крови – лицо, широко распахнутые глаза и перекошенный, словно в беззвучном вопле, рот… Удар в висок рукоятью оружия – и этот рухнул рядом с убитыми товарищами.
– Эрствин, не спи, помогай, – негромко прикрикнул я.
– Ч-что?..
Я поглядел на мальчика – тот был словно в прострации. Бледный, как мел, он глядел себе под ноги – на распростертое тело. Тут я догадался, в чем дело. Он, должно быть, только что впервые в жизни проткнул мечом человека. Я как-то не подумал об этом. Я знал, что Эрствин умеет владеть мечом – это благородное искусство и сын барона Леверкойского, разумеется, ему обучен. Как-то раз Эрствин похвалился мне, хотя и довольно невнятно, что дрался в злополучной битве, когда их с отцом вышибли из замка и что он кого-то зарубил. Теперь я понял, что то была мальчишеская похвальба, а первый противник, сраженный добрым сэром Эрствином – вот он, истекает кровью на крыльце.
Когда я снова пришел в себя, была ночь. Во всяком случае, сквозь прорехи в крыше и стенах словно струился мрак. Сарай, изнутри залитый багровым светом и наполненный душным чадом, напоминал о Гангмаровом Проклятии, где как раз и место таким грешным душам, как моя… Но я все еще был жив – и по-прежнему находился в той же самой развалюхе и в том же самом беспомощном положении, зато вокруг меня произошли большие перемены. Тесное помещение превратилось в самую настоящую кузницу, уставленную и заваленную инструментами и всевозможными необходимыми для кузнечного ремесла приспособлениями. Угли пылали в небольшой переносной печи, бросая зловещие кровавые отсветы на поросшие лохматым мхом стены, время от времени кузнец, плечистый мужчина, блестящий потным обнаженным торсом, ударял молотком по длинному пруту, лежащему на наковальне. Каждый удар молотка отдавался болью в висках… Кроме кузнеца с молотком в сарае суетились двое подмастерьев, оба – здоровенные парни в прожженных черных фартуках. Один клещами поворачивал на наковальне рубиново светящуюся заготовку, другой меланхолично качал мехи… Этим троим было тесновато в небольшом сарае.