Меняю колоду!
Шрифт:
Вообще-то в моем распоряжении еще почти полгода, так что есть время подумать, по какому пути пойти в своей магической специализации. Я еще толком ничего не знаю ни о целительстве, ни об алхимии, ни о метафизике, ни о монстрологии и еще куче других магических наук. Так что, окончательное решение буду принимать после того, как хотя бы поверхностно ознакомлюсь с каждым из разделов магических знаний. Колька пока находится в плену иллюзий, грезит огнем, на худой конец — электричеством, ну уж совсем на худой — магией воды или земли. Ничего, это у него пройдет в самом скором времени, ибо его внутренний источник Силы изрядно не дотягивает до необходимого стихийнику уровня. Да и нечего ему делать среди благородных — не того он поля ягода. Со его-то пацанской честью, да супротив дворянской, тут даже не коса на камень — намного хуже. Но он во всем этом еще не очень разбирается.
Тем временем, наш куратор продолжал вещать с трибуны. И самой «приятной» для нас новостью от него стало то, что оставшиеся до окончания первого курса считанные месяцы мы будем учиться без выходных по пять пар в день, за исключением воскресенья, там у нас будет всего лишь три пары. Народ мгновенно сообразил, какими последствиями для всех нас чреват подобный режим обучения. В самом лучшем случае, нас выпустят за пределы студгородка в конце июня — начале июля после сдачи всех лабораторных, рефератов, зачетов и экзаменов. Вот такое тяжкое житье-бытье нам светит. После осознания незавидной участи, всем присутствующим в аудитории неожиданно взгрустнулось, что в свою очередь вызвало заметное колебание Астрала. Мне даже показалось, что откуда-то из его глубин раздался ехидный старушечий смешок графини Луговской, что заточила когда-то мою бессмертную душу в драгоценный камень. Не, всего, лишь показалось. Вряд ли высшей демонице есть какое-то дело до одного скромного землянина, заброшенного по её воле в иную реальность. Как там в одном фильме из прошлой жизни говорил один персонаж другому: «Мнительный ты стал, Сидор! Ой, мнительный!».
Пока я предавался мудрствованиям лукавым Иосиф Михайлович закончил вводный курс и попросил студентов задавать вопросы, коли, таковые у них появились. Какое-то время в лектории царила гробовая тишина. Наконец нашелся один смелый юноша, поднял руку и, получив разрешение, выдал:
— Студент Герасимов. Господин куратор. Ответьте, пожалуйста, каким образом в прошлые годы решалась проблема пробела с образованием с такими как мы? Насколько мне известно, из принятых в университет отличившихся во время прохождения начального курса обучения студентов даже отдельную учебную группу не формировали, раскидывали по уже существующим.
— Отличный вопрос, — потер ладошки отчего-то очень довольный Розенфельд. — Видите ли, господа студенты, в прошлые годы вашего брата было от силы пара-тройка дюжин. То есть устраивать для такого количества отдельный учебный процесс было нерентабельно. Первокурсникам, пришедшим в стены университета в середине срока обучения, предоставлялась годовая отсрочка. То есть, каждый учащийся должен был самостоятельно подготовиться к сдаче зачетов и экзаменов за первый семестр. Не совсем самостоятельно, разумеется, в помощь им организовывались факультативные курсы и другие дополнительные занятия. Теперь, когда вас более трех с половиной сотен, руководство ВУЗа посчитало более рациональным распределить пополнение по отдельным учебным группам и интенсифицировать процесс подачи…
Тут меня как пыльным мешком по башке приложили. Нет, я не был удивлен самому подходу к процессу обучения, тут все вполне логично и правильно. Запихнуть такую прорву отстающего народа в существующие учебные группы могло бы стать фатальной ошибкой. Меня удивила вопиющая разница между тремя десятками отличившихся пришлецов прошлых лет и нынешними тремястами пятьюдесятью. Получается, наше пополнение студентов превышает то, что было в предыдущие годы на порядок. Отсюда поневоле напрашивается вывод: как ни крути, но общее количество призванных в этом году одаренных примерно на порядок превышает любые прошлогодние. То есть, налицо тотальная мобилизация всех хромых, косоглазых, страдающих плоскостопием и прочих инвалидов. Ну это я так условно, поскольку, исходя из собственных наблюдений, сделал заключение, что многие из моих однополчан в учебном центре, мягко говоря, не отличались уж очень сильным даром. Таких, насколько мне известно, в былые годы не трогали, а теперь перешерстили Россию-Матушку по полной программе и выгребли всех вплоть до латентных. Хотя к концу КМБ все, так называемые спящие нашей роты «пробудились» и считались вполне себе одаренными. Вполне допускаю, что и в прочих подразделениях менталисты оказались не менее талантливые нежели Иван Ильич Прудкин младший магистр ментальной магии, курировавший нашу роту. Задать что ли вопрос Розенфельду? Хотел было поднять руку, но меня опередила какая-то девчонка, кстати, весьма симпотная.
— Исидора Мальцева, Иосиф Михайлович, если судить по количеству вновь прибывших, получается, что общее число призванных в ряды Мажеского корпуса одаренных составляет по самым скромным подсчетам более трех сотен тысяч — это количество превышает набор предыдущих лет, как минимум, в десять раз. Скажите, для чего нашему государству вдруг понадобилось столь огромная армия действующих магов?
Молодец девка, что называется, не в бровь, а в глаз. Нужно будет запомнить эту Исидору Мальцеву. Мало что умна, еще и на внешность весьма и весьма привлекательна. Стройная зеленоглазая златовласка молодую певицу Анастасию здорово напоминает, и не только внешне еще и голосом с легкой сексуальной хрипотцой. Если у этой девчонки еще и слух музыкальный имеется, я бы сделал из нее богиню эстрады: я королева золотого песка, я королева без прикрас и одежд… Так, тьфу, тьфу, тьфу, не о том думаете, Владимир Прохорович. Интересно, что на это ответит наш куратор?
— М-да, очень верный вопрос. Впрочем, лежит он на поверхности, и я совсем не удивлен тому, что вы мне его задали. Видите ли, господа студенты, мне и самому хотелось бы получить на него ответ. На мой вопрос руководству: «Для чего столь резкое пополнение Мажеского корпуса?» мне было сказано, мол, узнаешь, когда это будет необходимо. Так что, сожалею уважаемая Исидора Мальцева. Вам, мне и всем прочим непосвященным остается лишь набраться терпения и ждать. Впрочем, нам никто не мешает выдвигать на этот счет собственные предположения…
— А что там выдвигать?! — речь куратора была прервана громким возгласом из зала. — Война на носу, к бабке гадалке не ходи. Вот и понадобилось Рассее-Матушке столько магиков.
— Вполне возможно, — Иосиф Михайлович с усмешкой посмотрел на невоспитанного говоруна. — Вот только свое мнение в стенах нашего университета, уважаемый, следует высказывать лишь после того, как вам будет дано на это разрешение. Поднимитесь, студент и представьтесь аудитории!
— Водолазов Игнат, — поднялся со своего места юноша весьма выдающегося роста, который еще резче подчеркивался вопиющей худобой. Парнишка явно страдает анорексией. Такое впечатление, что во время КМБ его голодом морили. Вряд ли, конечно. Скорее проблемы с физиологией или с башкой. — Прошу прощения, Ваше Благородие, виноват. Все язык проклятый, попередь мозгов норовит чо-нить выдать эдакое…
— А что у вас со здоровьем, Игнат Водолазов?
— Здоров как бык, ваша милость. Медицинская комиссия признала годным.
Розенфельд скептическим взглядом окинул избыточно худощавую фигуру студента.
— Присаживайтесь, студент. По окончании нашего собеседования, прошу подойти ко мне. Что-то мне не очень нравится ваша худоба. Покажу вас парочке ведущих специалистов медиков.
Перестраховщик, однако наш Иосиф Михайлович. Вообще-то правильно, что страхуется, помрет такой на лекции или семинаре, кому отвечать? Ясен пень, кому, а именно ему как куратору за недосмотр и нерадение. Оно ведь что в той, что в этой реальности принято награждать непричастных и наказывать невиновных. Так что на его месте, я бы тоже заинтересовался причинами аномальной худобы одного из людей, за которых несу ответственность.
Далее последовал ряд вопросов непринципиального характера. Куратор подробно на них ответил. Наконец время нашего пребывания в аудитории подошло к концу. И наш поток распустили, на обед, после которого началось наше обучение, теперь уже в составе групп.
Все это произошло как-то обыденно, при этом очень резко. Десять академических часов с десятиминутными переменами между парами и получасовым перерывом на обед — это, скажу вам, хуже, чем марш-бросок с полной выкладкой. К концу дня пятая точка буквально ныла от постоянного сидения на жесткой деревянной скамье лекционного зала или «венском» стуле в аудитории.