Меняю любовницу на жену
Шрифт:
Антонина продиктовала мне адрес, мы попрощались, и я вышла из ресторана. Так, сейчас окунуться, вволю побарахтаться в волнах — и в Питер. В самолете придумаю, как мне к семейке Сусулич поближе подобраться да про вторую жену Алекса все узнать. Как там его Тоня называла? Лексик, кажется. Надо же придумать такое глупое прозвище.
Питер встретил меня отвратительным моросящим дождем. Дул пронизывающий ветер, влага оседала на стенах домов, отчего серые здания казались еще серее. Я поймала такси и отправилась в гостиницу — после горячего южного солнца мне требовалась акклиматизация
К Питеру у меня довольно прохладное отношение, мы с ним на «вы». Если Москва, которую я, кстати, тоже не сильно люблю, похожа, на мой взгляд, на уютные растоптанные домашние тапки с пушиcтыми помпонами, то Питер — на новые концертные туфли на высокой шпильке, очень официальные и чопорные.
Гостиница была самой обычной, с неким казенным духом, вафельными полотенцами в ванной, на которых виднелся штампик, с электрическим чайником и неизменной картиной под абстракцию — фиолетовые апельсины-шары на книге-блюде или что-то в этом роде. Я долго нежилась в ванне, уговаривая себя подняться. Наконец, завернувшись в махровый халат, устроилась в кресле, подобрав под себя ноги. Кресло пришлось отодвинуть подальше от окна, из которого сквозило холодом. Я поежилась, натягивая полы халата до щиколоток. Ох, не нравится мне местное лето!
Номер телефона Сусуличей, данный мне Тоней, изменился, пришлось искать через справочную. Мне нужно было узнать, принадлежит ли квартира старым хозяевам, но не хотелось выходить на улицу только затем, чтобы получить неутешительный результат. Повезло — я дозвонилась, а квартира все еще принадлежала родителям бывшей жены Алексея. Я нехотя стала собираться: дождь всегда отрицательно действует на мою нервную систему, делает меня ленивой, нагоняет тоску и уныние. Я почти час возилась, оттягивая момент выхода на улицу то чашкой кофе, то разговором с горничной, то, напоследок, просмотром новостей по телевизору.
Я совсем уже уходила, когда снова отложила неприятный момент и включила телевизор. Шли местные новости. Ничего в жизни не делается просто так, силам небесным было нужно, чтобы я затягивала свой выход. В новостях шла речь о том, что местное хореографическое училище справляет на днях юбилей. Я на всякий случай записала фамилии директрисы, ее зама, одного из педагогов, выступавших с восторженными рассказами о буднях и праздниках учебного заведения. Сама собой у меня выстроилась тема разговора с родными Веры Сусулич: я решила, что представлюсь журналисткой, собирающей материал для книги об ученицах хореографического училища.
Сусуличи жили в старом районе, откуда рукой подать до любого исторического места Питера, в доме, который помнил лучшие времена. Лет этак тридцать, даже пятнадцать назад проживание в таком доме было заветной мечтой очень многих. Дом и сейчас выглядел прилично, в нем только не было светского лоска, который присущ всем новым элитным домам, где просторные парадные с хрустальными люстрами и традиционными пальмами в кадках, дюжие молодцы с накачанной мускулатурой и тренированным телом да лифты с до блеска начищенными металлическими деталями и здоровенными зеркалами. Ничего этого в доме Сусуличей не было. Может быть, «новые русские» или бывшие партийцы еще не добрались до него, а может быть… Додумать я не успела, так как оказалась перед тяжелой дубовой дверью нужной мне квартиры. Медная табличка на дверях гласила, что именно здесь живет «товарищ Сусулич Владимир Борисович». Перед дверями лежал веселенький пестренький ковер, когда-то сшитый из разных кусочков ткани, а теперь сильно вытертый от длительного пользования.
Я нажала кнопку звонка и натянула на лицо приветливую улыбку. За дверью раздалось шарканье старческих ног, покашливание.
— Кого нужно? — спросил дребезжащий женский голос.
— Здравствуйте, я журналистка, Татьяна Иванова. Меня к вам прислали из хореографического училища, я собираю материал про учениц этого заведения, — громко и четко, чтобы меня услышали по ту сторону двери, произнесла я, чувствуя себя полной идиоткой. Представляю, как потешались соседи по лестничной клетке, я прямо затылком чувствовала их взгляды в дверных «глазках».
— Что-что? — переспросили меня за дверью.
— Здравствуйте, я журналистка, Татьяна Иванова, меня к вам прислали из хореографического училища, я собираю материал, — сатанея и начиная ненавидеть старуху за дверью, повторила я.
Ситуация напоминала мне мультик «Трое из Простоквашино». «Кто там?» — говорит галчонок. «Это я, почтальон Печкин. Принес заметку про вашего мальчика»…
Наконец дверь распахнулась, и на меня с любопытством уставилась старушенция деревенского вида в огромном клеенчатом фартуке, белом платке в мелкий горошек на голове и в огромных очках, дужка которых была перемотана синей изолентой.
В первую минуту я подумала, что ошиблась. Старушка, представшая передо мной, никак не походила на жену бывшего партийного работника. Прислугу такого вида давно уже никто в приличных домах не держит, на мать одного из хозяев квартиры она также не тянула.
— Простите, это квартира Сусуличей? — на всякий случай переспросила я.
— Их, их, — кивнула старушка, — только никого дома нету, они на даче, — пробормотала она, впуская меня внутрь. Ага, значит, все-таки домработница. В далекие социалистические времена среди большого начальства было модно держать в доме прислугу из деревни. Смычка города и деревни, так сказать.
Домработница провела меня внутрь просторной квартиры с пятиметровыми потолками и вычурной лепниной на них в виде колосьев, пятиконечных звездочек, серпов и молотов в духе середины прошлого века. В гостиной стоял круглый стол, накрытый плюшевой скатертью с золотистой бахромой. На стенах висели картины в тяжелых золоченых рамах, традиционная для пятидесятых горка, наполненная хрусталем, стояла в углу. Для завершения цельности интерьера не хватало комода с традиционными слониками, якобы приносящими счастье. Ну прямо не квартира, а музей образцового коммунистического быта, только портретов вождей не хватает на стенах.
— Я хотела бы узнать о Вере Сусулич, как сложилась ее судьба, — попыталась я объяснить цель своего визита.
Конечно, я понимала, что древняя старушенция — не совсем достоверный источник информации, но ждать возвращения семейства с дачи мне было недосуг.
— Верочка? Померла Верочка, годков уж этак десять как, — прошамкала бабуля, усаживая меня за круглый стол. — Чаю откушайте с плюшками, свеженькие, — предложила она.
— Нет, спасибо, мне бы альбом посмотреть, что-нибудь узнать.