Мэр
Шрифт:
– Давай не будем торопить события. Пока документы подготовим, все равно какие-то новые мысли появятся. Но мне эта девочка понравилась…
Алена вздохнула:
– Мне тоже. Третий день глаза ее не могу забыть.
Лущенко, уклоняясь от дальнейшего разговора о девочке, пожал плечами, и она вздохнула, сползла со стола и, обхватив его голову, прижала к груди.
– Алена, мне еще надо о протоколе праздника подумать, – пробубнил изнутри объятий муж.
– Чего-чего? – насмешливо спросила Алена. – Не слышу!
– Мне надо о протоколе праздника подумать, –
Алена выпустила Игоря из объятий и ласково провела по ежику его волос:
– Откуда я знаю? Да там невозможно что-то напортачить. Ты и сам это знаешь: протокол есть протокол. Не выскочишь.
Тост
Пол-Ален прибыл на встречу точно в указанное время. Он хорошо знал свою роль и обычно с ней справлялся. Не требовалось от него большего и теперь. Он – в роскошном костюме от Валентино – и Роберт – само собой, в костюме классом пониже, достойно встретили гостей, достойно произнесли отвечающие случаю речи и так же достойно, с коротким заездом в отель, доставили парламентариев в модный ресторан «Кафе Лермонтовъ». И, конечно же, ужин удался на славу.
Сначала гости по кругу представились, и выяснилось, что кое-кто даже говорит по-русски, хотя вызванные Робертом толмачи, конечно же, переводили. И, бог мой, кого здесь только не было! Вице-бургомистр Франкфурта Курт Вайнеманн, заместитель председателя парламента Люксембурга Иоган Кюль, вице-мэр Парижа Патрик Дю Буа, председатель международного комитета Риксдага Норвегии Йоп Ян Схерт, депутаты Европарламента Ив Боннэ и Маурис Клема. В конце концов слово взял Пол-Ален.
– Мне от лица всех, как и всем в моем лице, выпала эта честь.
Переводчики на голландский и французский панически переглянулись и вопросительно уставились на Сериканова.
– Эту честь я хотел бы для вас и нас озвучить, ну и там, значит, отметить вклад и высокое доверие. Которое у нас и у вас теперь будет всегда.
Роберт Шандорович сделал переводчикам страшные глаза:
– Работать!
– Поэтому за всех, значит, и предлагаю, чтобы, как говорится, все были! Ура!
Но переводчики так и пребывали в ступоре – до тех пор, пока Сериканов красноречиво не показал им под столом кулак:
– Сгною…
И как же понравился тост гостям! Даже те, кто изучал русский и пытался выудить из массы знакомых слов хоть какой-то смысл, наконец-то сообразили, что имеют дело с непереводимой поэтикой великой русской культуры. И что здесь не стоит пытаться что-то понять – это надо чувствовать.
Затем с тостом выступил каждый из гостей, и каждый подчеркивал, что прибыл не просто для посещения концерта и парада, а как полноправный участник самого парада. И тосты все продолжались и продолжались, а точные европейские формулировки: «право безгранично», «имеют право», «личные свободы неотчуждаемы», «свобода любви», «право собираться», «права гражданина и человека» – сыпались и сыпались. И с каждым тостом Пол-Ален
И в конце концов Пол-Ален притянул за лацкан пиджака соседа справа и дыхнул на него смесью выпитого алкоголя, маринованных огурцов и аджики:
– Эй, ты, Йопс, как тебя там?!
– Меня звайт Иоп Ян Схерт.
– Да. Верно. Херр Йопст! Ты нас уважаешь?
Пол-Ален притянул его еще ближе, и норвежец после секундного колебания кивнул и осторожно приобнял Пол-Алена за талию.
– Я есть Йоп Ян Схерт. Это есть не легко сказать. Так.
Пол-Ален задумался, а норвежец, понимая сложность задачи для его русского друга, положил руку на его плечо и даже легонько погладил.
Сидящие за столом и уже изрядно захмелевшие иностранцы слегка застонали, а Пол-Ален покачал головой и неожиданно для себя всхлипнул:
– Ой, Йопс, а кому же сейчас легко?!
Он вдруг вспомнил, как пару лет назад уже встречался с норвежскими бизнесменами. Но те были обычные дельцы – сухие и неэмоциональные.
– Йопс… – сграбастал нового друга в объятия Пол-Ален. – Дружище Йопс…
Норвежец был таким душевным, таким ласковым, таким своим… Пол-Ален снова всхлипнул – еще надрывнее.
– Нет, – с тревогой заглянул ему в глаза новый друг, – нет плакать. Меня можно звайт легко – брур.
– Бру-ур? – всхлипнул Пол-Ален.
– Я-я. Брур, – нежно погладил норвежец Пол-Алена по руке. – Это есть значайт «брат».
– Братишка! – обнял Пол-Ален нового друга. – Бра-а-ат…
Сидящие за столом окончательно перестали есть, а французы из Европарламента взялись за руки – не разорвать.
– Я-я. Брур. Ты есть майн брур. Я есть твоя брур, – прошептал Василию в ухо Йоп Ян Схерт и, приобняв своего нового «брага», прижался щекой к щеке. У Пола-Алена закружилась голова.
– Брур, братишка… бру-ур…
Свои
У Роберта Шандоровича все складывалось – лучше не надо. Время от времени названивая Козину и подогревая его нетерпеливое желание ответить Лущенко «равно», он успевал присматривать и за разошедшимся Василием Игоревичем Сабуровым, и за счастливым от столь удачной «сессии» фотокорреспондентом. А когда упившихся в стельку парламентариев бережно развезли и разнесли по номерам, началось главное.
– Не знаю, как быть, Екатерина Ивановна, – пожаловался он председателю горсуда Егориной. – Лущенко запретил «Своим» идти собственной колонной.
– Что? – не поверила Екатерина.
– Точно, – горестно вздохнул Сериканов. – Вот я и думаю, а не подадут ли «Свои» на мэрию в суд?
Екатерина яростно фыркнула:
– Стыдитесь, Роберт! Вы же юрист! Почему я должна вам объяснять столь очевидные вещи?
Затем был звонок прокурору, затем – генералу Доронину, затем – спикеру гордумы… и всем Роберт повторял в общем-то одно и то же. И опытные чиновники все понимали как надо, а точнее, как оно есть, – без иллюзий.