Мера Гомера (выпуск №4, 1997г.)
Шрифт:
Врач говорит
Хорошо
Дружок
И превратил его
В порошок
Ввел в порошок
Препарат
Получилось
Тесто
Тесто
Пропустил
Через агрегат
И все встало
На свое место
* * *
Вы его видели на том берегу
Нет
Мы ничего не видели
Мы ничего не знаем
Мы ничего не желаем знать
Ава а вава
Аваа вава
Ава а вава
ГОРА
Гора
Ты и Я
Гора
Мы ведь друзья
Гора
Разреши мне
С тобой объясниться
Гора
Я имею право напиться
Гора
Ты мне киваешь
Гора
Ты меня понимаешь
Гора
Теперь уходи
Пора
Гора
Я желаю тебе добра
СОРНАЯ ТРАВА
Время
Хватает
Самым
Бесцеремонным образом
Переворачивает
Вниз
Вверх
Вниз
Вверх
Катит по земле
Как сорную траву
Тычет
В помойные ямы
В отхожие места
На пути
Мы срываем
Запахи цветов
Поцелуи
Женщин
Затем
Падаем в пустоту
В неизвестно куда
Объясните
Где же тут
Божественное начало
– -----------------------------------------------------------------------------
Михаил Дзюбенко
Палиндром – основа стиха
Стиховедение Нового времени, подобно другим точным дисциплинам, является результатом научной революции XVI-XVII веков, в ходе которой возобладало общее представление о пространстве и времени, как о сущностях отвлеченных, неизменных и не зависящих от происходящих в нем процессов. В основу стихосложения и стиховедения легла идея метрической схемы как явления, трансцендентного тексту. Понятие ритмических вариаций, введенное в начале нашего столетия (слабая аналогия искривленного пространственно-временного континуума в новой физике), призвано было объяснить, как текст искажает абстрактную метрическую схему. Однако есть ли в самом стихотворном тексте нечто ему имманентное – то, что делает его стихом? Латинское слово versus, обозначающее стих, происходит от глагола verto, имеющего значение "поворачивать – вспахивать – истолковывать – превращать". Само слово versus означает также "борозду – ряд – линию – строку". У него есть омоним – предлог со значением "в сторону, по направлению". Связь явлений пахоты, строки и стиха в одном слове объясняется тем, что в глубокой древности (на Ближнем Востоке и в Древней Греции) строки наносились на поверхность письма в том же порядке, в каком плуг идет по полю: сначала в одну сторону, затем – в другую.
Такой порядок получил название "бустрофедон" – "попорот быка". Иначе говоря, в письме и в поэзии изначально заложены оба направления. Очевидно, что это имело прежде всего не технический (в нашем смысле слова), а мифологический смысл.
Поэзия издревле считалась божественным языком. Жизнь существ, представлявшихся богами, казалась (почти) вечной. Тем более вечен Истинный, Единый Бог. Божественное время включает в себя полноту времен, соединение прошлого и будущего в едином всеохватном настоящем. В божественных текстах обнимаются оба направления: из прошлого в будущее и из будущего в прошлое.
Здесь возникает вопрос: если направление из прошлого в будущее представимое и на бытовом уровне может быть соотнесено с направлением написания и прочтения текста, то как представит себе направление противоположное и что оно может означать?
Все мировые культуры относительно так называемого "осевого времени" условно делятся на две категории: по одну сторону лежат те, для которых золотой век человечества позади; по другую сторону лежат те, которые чают наступления этого золотого века в будущем. Яркими примерами культур первого типа являются древнегреческая и древнеримская. Культуры второго типа – иудейская и христианская. Иначе говоря, культуры обоих типов различаются по тому, где они местополагают свое будущее и прошлое. Ведь слово "будущее" в действительности означает не то, что будет через некий промежуток времени, ибо как его определить, этот промежуток, и что считать будущим, а что – уже наступившим, "настоящим"? "Будущее" родственно "проБУЖДению", воскресению мертвых, Страшному Суду и обретению в конце истории полноты всех времен - такова логика русского языка, в котором заложены христианские представления. Будущее впереди, прошлое позади: вечная жизнь впереди, смерть и страдания сзади. "Прошлое" – это то, что имеет свойство проходить, что тленно, непрочно. Будущее – то, что вечно, непреходяще. Настоящее же то, что выбирает для себя человек: добро или зло, вечную жизнь или окончательную смерть, Настоящим может быть и прошлое и будущее. Но исследования древних языков, в том числе и архаичных (дохристианских) пластов русского языка, показали, что тогда будущее мыслилось стоящим сзади, спереди же было только прошлое. Нетрудно увидеть в этом представление об утрате райской невинности, золотого века, изначально безгрешного, не-сонного, бодрого состояния, прочитать здесь чувство постепенного умирания, опускания в призрачность.
Таким образом, художественная речь (как и письмо) может иметь "прошлый" модус и соответствующее направление, может стремиться к будущему, а может, как бы глядя уже из самого будущего, объединять оба направления, снимая с первого из них "грешность", "тленность". И при смене модусов, при переходе через "осевое время" логично ждать смены направления письма. Так для ранних христиан лево-правое направление греческого и латинского письма получает переосмысление в соотнесении с право-левым направлением письма иудейского: Мессия пришел, кульминационный момент истории миновал.
Живое может восстанавливаться, возрождаться. В нем есть направления энтропии и негэнтропии: мертвое мертво навсегда, оно только разлагается. Отсюда – однонаправленность античной прозы, передавшей свой характер и прозе Нового времени. Происхождение ее связано с мениппеей, с жанром загробных разговоров. Поэзия же обратима, что выражено и латинским названием стиха.
С учетом всего сказанного, палиндром – наибольшая реализация всех стиховых
потенций, сильная позиция в оппозиции "стих – проза". Он актуализирует явление,
совершенно не учтенное в стиховедении, – направление стиха. Взглянем внимательнее на то, как мы читаем даже классическую силлабо-тонику. При чтении гак
называемого "зеркального палиндрома" (в котором текст слева направо равен тексту справа налево) мы прочитываем его как бы одновременно в двух направлениях: начиная читать его с начала, мы тем самым читаем его с конца, то есть исчерываем текст с двух сторон. Объем, воспринимаемый нашим сознанием, равен объему всего текста, причем единицами восприятия являются не абстрактные стопы, а имманентные данному тексту единицы реверсии.
Таким образом, привычный нам "зеркальный палиндром" оказывается стихом, зарифмованным с самим собой. Причем, определить, прямая это рифма или обратная, невозможно. Все зависит от того, признаем ли мы возможность "стереопрочтения" стихотворной строки или нет. Он очевидным образом расчленяется (по вертикали) на две строки, которые как бы "слиплись" в одну, будучи записанными по системе бустрофедона. Е.Кацюба в поэме "Свалка" показала палиндромное "Зазеркалье" визуально. В нем обнаруживается любопытное явление: при обратном прочтении палиндрома, как правило, переразлагаются слова, составляя из тех же знаков и звуков нечто непроизносимое ("а зеркало - зола Креза : азерК алоз - олакрез а"). Так во время Страшного суда сместятся соотношения между привычными предметами, обнаружатся доселе невидимые связи и личины. С другой стороны, именно в этом явлении – корни свойственных средневековью представлений о палиндроме как о тексте сатаны.
Отсюда ясна необходимость разграничения двух типов палиндрома. Палиндром в узком смысле (который больше соответствует смыслу "бегущий обратно") – это текст, который понятен только при обратном прочтении. Палиндром в широком смысле - всякий стих, читающийся с обеих сторон, то есть собственно versus. С разных сторон, как в ленте Мебиуса, могут сходиться и перекрещиваться не только звуки, но и слова, синтаксические структуры, наконец метр и ритм. Именно это единство двух взаимонаправленных векторов и образует поэзию, стих – в противоположность однонаправленной прозе. Именно оно и делает палиндром архетипической и фундаментальной стиховой структурой.