Мера хаоса. Трилогия
Шрифт:
— Приступим, — шепнул Авти. Шут встряхнул колпаком, на кончике которого чуть слышно звякнул бубенец, и в его руках появились кинжалы.
Они порхали из ладони в ладонь, крутились и вертелись, точно живые, вспыхивали на мгновение, отражая пламя очага, танцевали на предплечьях, и только Хорст видел, как на коже Авти возникают новые и новые порезы, как багровый потек расползается по одному из рукавов.
Чем хорош яркий наряд шута — на нем не видно крови.
После кинжалов настал черед непристойных песен, хождения на руках и коронного номера
— Тяжелый, Хаос его задери!..
И когда кувшин, вмещающий не меньше двух мер, с грохотом разбился о его макушку, Авти не позволял себе даже поморщиться, хотя струйки воды, сбегающие по волосам, порозовели.
— Гоп! Гоп! Гоп-ля-ля! — заорал он истошно, как петух на рассвете. — Умереть бы, веселя! Кто же денег пожалеет, тот себе беду нагреет!
И Хорст, приняв от «учителя» колпак, отправился в обход толпы. В шапку сыпались в основном мелкие монеты, хотя изредка попадались и золотые фарии, а один раз проскользнула здоровенная шестиугольная сотня имперской чеканки. Хорст изумленно вскинул глаза. Чернобородый купчина залихватски подмигнул ему и улыбнулся.
— Заработали честно, — сказал он. — Гуляйте!
На сотню можно было гулять не один день, а целую неделю!
— Отлично, — прохрипел Авти. когда «ученик» притащил добычу, — самое время подкрепиться…
На лысине фигляра после выступления осталась кровоточащая ссадина, руки покрывали свежие порезы, а сам он выглядел так, словно целый день таскал тяжеленные бревна — под глазами набрякли мешки, лицо заострилось.
Довольный выручкой хозяин усадил их за маленький столик в углу. Шут плотоядно улыбнулся подошедшей служанке, низкий вырез ее платья не скрывал тугих, сочных грудей.
— Где тебя можно встретить, милая?
— На кухне, — отозвалась служанка, споро выставляя на стол миски и кружки.
— А после работы?
— Там же! — И девица, блеснув зелеными глазищами, удалилась.
— Ух ты, строптивая! — усмехнулся шут. — Ну я еще доберусь до ее титек…
— Ты всегда так работаешь? — спросил Хорст. — Себя не щадишь?
— Всегда, — Авти устало улыбнулся, — иначе нельзя… для других это потеха, а для меня — дело жизни и смерти, даже больше, чем просто жизни и смерти.
— И мне так придется, если я останусь у тебя в учениках? — Хорст думал пошутить, но собеседник не принял веселого тона.
— У тех, кто состоит в нашем братстве, не бывает учеников, — ответил Авти предельно серьезно, — и ты никогда не сможешь стать настоящим шутом…
— Почему?
— Долго объяснять, — Авти отмахнулся, — но дело тут не в том, что ты плох. Давай лучше есть, а то остынет…
Обгладывая бараньи ребрышки, Хорст задумался над словами спутника. На самом деле, он ни разу не видел молодого паяца. Все они были старыми, если не сказать дряхлыми. Но откуда тогда берутся новые?
Одного кувшина пива Авти показалось мало, и он потребовал второй. Когда его принесли, то шут попытался ущипнуть служанку.
— Ничего, я доберусь до тебя… — повторил Авти, и улыбка его показалась Хорсту зловещей.
— Ну что, пора бы озаботиться ночлегом, — сказал бывший сапожник, следивший за тем, как местные гуляки, раскачиваясь и гогоча, покидают помещение, а гости пробираются к лестнице, ведущей наверх, к комнатам.
— Не уверен, что мы останемся тут, — загадочно ухмыльнулся Авти. Глаза его не отрывались от служанки, которая убирала со столов, и в каждом зрачке полыхал крохотный багровый огонечек.
Это мало походило на отражение догорающих в очаге поленьев.
Хорст ощутил, как по спине расползается холодок.
— Что ты задумал?
— Потискать эту девицу и перепихнуться с ней, — отозвался Авти, облизывая губы, — уж больно она мне глянулась…
— Ты спятил? Нас поколотят!
— Она и не пикнет! — Шут оскалил в усмешке немногие уцелевшие зубы, гнилые, как старые доски. — А мы сделаем дело и уйдем. А завтра на ее жалобы никто не обратит внимания — наверняка эту шлюшку время от времени подкладывают в койку богатым постояльцам.
Хорст с ужасом уставился на того, с кем путешествовал не первый день. Авти спас ему жизнь, помогал и учил, но что он за человек, бывший сапожник так и не смог разобраться. Временами Болван выказывал странную для бродячего фигляра осведомленность и казался чуть ли не мудрецом, а иногда превращался в гнусное порочное чудовище…
Как сейчас.
С постоялого двора они ушли последними. Хозяин приветливо улыбнулся и закрыл дверь. Хорст услышал, как за спиной прогрохотал запираемый засов.
— Иди за мной, — шепнул Авти, воровато оглядевшись, после чего шмыгнул за угол. Хорст, чувствуя, как колотится сердце, последовал за ним.
Тут имелась дверь, ведущая, скорее всего, на кухню, а к забору лепились сараи. Между ними и помойной ямой, откуда несло вонью, густо разрослись кусты.
— Вот тут мы и засядем, — кровожадно облизнувшись, заявил шут. — Рано или поздно она выйдет, и тогда…
— А может, ну ее? Пойдем! — сказал Хорст. — Ты уж старый, зачем тебе эта девка?
— Старый, да удалый! — Глаза Авти сверкнули в полутьме. — Хоть и в годах, а почесать конец охота…
Отговорить приятеля не удалось, и Хорст, дергаясь при каждом шорохе, сидел рядом с ним. Постепенно темнело, сквозь несущиеся по небу облака проглянули звезды, взбирался на косогор неба месяц.
Служанка появилась, когда Хорст уже задремал. Авти рядом с ним вдруг дернулся, зашуршали раздвигаемые кусты. Шут нагнал девицу одним длинным кошачьим прыжком, ухватил рукой за талию, другой зажал рот.
— Молчи, сука! — Свистящий шепот прорезал ночную мглу. — Заорешь — убыо!
Девушка вздрогнула, судя по сдавленным хрипам, попыталась вырваться, но Авти держал ее крепко. Сил у него, несмотря на малый рост и видимую дряхлость, хватило бы на пятерых.