Мера любви
Шрифт:
— Но где же они могут быть?
— Понятия не имею. Я послала слуг на площадь Мо-римон. Они вернулись, ничего не узнав. Признаюсь, я таила надежду, что они поехали, встречать вас. Но вы приехали без них.
— Вы слишком добры, беспокоясь об этих двух оболтусах, — недовольно воскликнула Катрин. — Я умоляю вас вернуться в дом. Вы простудитесь и тем самым лишь усугубите их вину.
— А вы не волнуетесь?
— Да нет, Готье — отчаянный парень, он сует свой нос в самые неподходящие места, а Беранже следует за ним словно тень. Пойдемте! Они скоро появятся.
Бертиль, следуя за
Но когда совсем стемнело и наступило время ужина, она начала волноваться, так как юноши до сих пор не вернулись.
Ужин был тягостным, несмотря на предпринимаемые Симоной усилия, чтобы успокоить ее, поддержать разговором и услышать от гостьи похвалу ее кухне. Катрин выпила лишь немного бульона. С каждой минутой ее тревога возрастала, и она не могла есть. Со вздохом облегчения Катрин вышла из-за стола, приблизилась к горящему камину. Было бы хорошо подольше посидеть здесь, если бы не снедающее беспокойство.
— Может, послать за сеньором Руссе? — предложила Симона. — Вы так взволнованны, моя дорогая, что я не представляю, как вы проведете ночь, если эти двое вскоре не прибудут.
— Это не поможет. Мы же не знаем, где искать. Да и что можно сделать среди ночи? Все-таки я надеюсь, что они появятся с минуты на минуту.
— В любом случае, если они не вернутся до рассвета, я пошлю к сеньору Пьеру Жирарду, городскому судье, чтобы он организовал поиски. К тому же это скорее в его ведении, чем в ведении дворцовой охраны.
Подруги обнялись и разошлись по своим комнатам. Поднявшись к себе, Катрин открыла деревянные ставни и выглянула в окно. Мрак ночи притягивал ее, подобно магниту. Острые крыши домов четко вырисовывались на черном небе. Улица походила на колодец. Вечером шел дождь, и капли еще продолжали назойливо стучать по лужам.
Было холодно, но Катрин задыхалась. Не закрывая окна, она отошла в глубь комнаты, чтобы расстегнуть платье, не решаясь, однако, раздеться. Она знала, что не уснет, пока не узнает о судьбе своих юных слуг, особенно о Беранже, который был, в сущности, еще ребенком и к которому она испытывала чуть ли не материнские чувства.
Тревога вновь овладела ею. Зная, как она будет беспокоиться о паже, Готье никогда не допустил бы, чтобы госпожа графиня сильно волновалась. Значит, случилось… что-то серьезное. Но что?
Катрин вдруг вспомнила, что церковные колокола отзвонили в последний раз, и ее широко открытое, освещенное окно может послужить поводом для штрафа. Она наклонилась было, чтобы задуть свечу, как что-то тяжелое глухо стукнуло о пол ее комнаты.
Она подняла камень среднего размера, обернутый в бумагу. Руки ее похолодели, а сердце принялось так учащенно биться в груди, как будто предчувствовало несчастье. Она развернула узкий листок.
Текст, написанный крупным, неровным, но ясным почерком, был прост. Всего несколько строк, но таких страшных, что ей пришлось сесть, чтобы уловить их смысл.
«Если вы хотите увидеть ваших слуг целыми и невредимыми, следуйте за посланником, он вас ожидает на улице. Выходите из дома тихо,
Он глухой и не умеет писать. Если через час вы не придете, юношам отрубят одну руку, потом, если не поспешите, другую, а потом голову. Не медлите!»
Слезы застряли в горле Катрин. Внезапно она почувствовала приступ тошноты. Она согнулась пополам, грудь коснулась колен, как будто бы ее ударили в живот. В доме подруги она внезапно почувствовала себя страшно одинокой и безоружной в этом беспощадном мире мужчин.
Ей нечем было защищаться, кроме слабых женских рук и женского сердца. Что еще от нее потребуют за жизнь и свободу ее мальчиков? Больше всего ее пугала неизвестность. Сделав над собой усилие, Катрин встала. Тошнота прошла.
Некогда было печалиться о себе, надо было спешить чтобы другие не пострадали из-за ее слабости.
Неуверенным шагом она подошла к окну и, вглядываясь в темноту, увидела черную тень, подающую ей сигнал куском белой материи. Это был посланник.
Катрин поняла, что ее заметили, и дала знак, что спускается. Графиня привела себя в порядок, закуталась в черную накидку с капюшоном и задула свечу.
Готье показал ей когда-то, как через кухню выйти из дома незамеченным. Он даже смазал маслом задвижку.
Катрин не знала, удастся ли ей вернуться живой из этого опасного путешествия, и потому оставила на виду на кухонном столе записку. Дрожа от страха, Катрин вышла из дому. Дверь бесшумно отворилась, и она очутилась на улице. Сильный ветер разгонял, облака. Ей показалось, что стало чуть светлее. Она без труда заметила очертания того, кто ее ждал с белым лоскутом в руке. Это все, что она могла различить в темноте, остальное представляло собой нагромождение грязного тряпья, от которого исходило зловоние.
Когда Катрин подошла к посланнику, он спрятал лоскут и знаком приказал женщине следовать за ним. Они долго шли вдоль домов. Затем повернули к площади Моримон. И это показалось Катрин страшным предзнаменованием — она перекрестилась дрожащей рукой. Человек привел ее к берегу Сюзона и посадил в лодку, спрятанную под аркой небольшого мостика. Когда Катрин увидела в тоннеле открытую решетку, она сразу поняла цель этого ночного путешествия по смердящей речушке.
Лодка бесшумно проплыла под сводами моста и приблизилась к прекрасным Ушским воротам: там Сюзон впадал в реку, питающую городские каналы.
Проводник развернул лодку в направлении мельниц, находящихся на правом берегу. Огромные лопасти колес с шумом ударяли по воде. Стоящая с краю полуразрушенная мельница была скрыта от глаз буйной растительностью. Около нее находилась полу развалившаяся постройка.
Катрин, как и всем жителям Дижона, была известна эта мельница, прозванная Мельница-Пепелище, где, как говорили, водились привидения. Она пользовалась такой же дурной славой, как и старая ферма, которая во время чумы служила больницей. Хотя больницей трудно было назвать это убогое прибежище зараженных чумой. Они приходили сюда, гонимые страхом своих близких, и находили здесь пристанище в ожидании смерти, если им приходилось ее ждать: ведь чума поражала подобно молнии.