Мерано издали и вблизи
Шрифт:
Дело было давнее, а не забылась позиция и вообще все, что случилось во время той партии.
* * *
На первый курс филологического факультета в середине года был зачислен один лощеный молодой человек. Перевели его к нам из другого города, звали его Жора. На четвертый или пятый день он познакомился с моей подругой, на шестой написал ей записку, на восьмой назначил свидание, а к исходу второй недели изъявил желание сыграть в турнире на первенство университета, показав удостоверение второкатегорника. Тогда, в сороковом году, второкатегорников в стране было чуть меньше, чем сейчас мастеров. Жоре сделали исключение,
Я питал к нему не больше симпатий, чем он ко мне, еще до турнира он известил, что прибьет этого Буратино одной левой (я был на курсе самым младшим), излишне говорить, что моя цель была прямо противоположной, мы встретились за три тура до конца. Полтора очка гарантировали мне призовое место... Ту партию я помню и сегодня, просто такая уж это случилась партия.
Играли мы в большой аудитории, зрителей, а тем более зрительниц было не слишком много, но, кажется, одной из них оба партнера готовились посвятить свою победу.
Жора разыграл белыми королевский гамбит, долженствовавший продемонстрировать романтичность его натуры и бесстрашие. Я принял жертву. Дела белых шли поначалу все лучше и лучше (мой партнер принялся насвистывать, при этом ужасно фальшивя, арию тореадора), потом же стали так себе. Желая вернуть инициативу, он сделал опрометчивый ход слоном, потом снова схватил слона, возвратив его на место, даже «поправляю» не сказал. Подумал немного и сделал ход конем. Я недоуменно посмотрел на него, он выдержал взгляд, показывая всем своим видом, что ничего особенного не произошло. Если бы я настоял на ходе слоном, партия кончилась бы довольно быстро.
«Ничего, — подумал я, — выиграем и так, пусть не говорит, что я воспользовался зевком». Но потом я почему-то все меньше стал думать о партии и все больше об этом несчастном партнере. Ходят же такие по свету. Как же надо не уважать себя, чтобы так унизиться. А может, он не считает это унижением? Привык к легкой жизни, всегда все ему удается — правдами или неправдами, это для него существенного значения не имеет, главное — достичь цели, а как — дело десятое, а может, и двадцатое. Почему я не настоял на ходе слоном? Теперь он смотрит на меня как на партнера робкого, черт бы его побрал, ходят же такие по свету. Надо как можно быстрее прикончить его и больше постараться с ним не играть. Позиция возникла сложная, а думалось почему-то плохо. Я сделал один не очень хороший ход, потом один просто нехороший, партия покатилась под откос, у нас осталось по три пешки, ладье и коню, но одна моя пешка терялась, а его беспрепятственно проходила в ферзи. Тогда мне пришла в голову идея. Я взялся за коня, потом поставил его на место и сделал ход ладьей. Жора многозначительно кашлянул и, подозвав судью, сказал:
— Мой партнер в присутствии свидетелей дотронулся до одной фигуры, а сыграл другой, вот пожалуйста, она может подтвердить, — показал глазами на зрительницу, не отходившую от нашего столика.
— Это правда?
Та утвердительно кивнула головой.
Стараясь говорить ровным голосом, я спросил партнера:
— Скажите, а не сделали ли то же самое вы ходов пятнадцать назад?
— Сделал, — тотчас ответил тот, — но вы не потребовали от меня сыграть фигурой, до которой я дотронулся, а я вот требую. Научите его правилам, — высокомерно потребовал Жора от судьи.
— Прошу сделать любой ход конем, — ледяным голосом произнес судья.
— А я не прошу, а настаиваю, — Жора сел за столик, написал на бланке букву К и выжидательно уставился на меня для того, чтобы выяснить, куда я пойду конем.
Я «пошел им» в потолок. Вместе с конем взлетели и все другие фигуры, стоявшие на доске.
А вообще-то, я был обязан благодарить Жору за урок и за литературный образ, который он помог мне создать много лет спустя. Эту сцену я почти целиком описал в романе «Королевская примула». Сам же Жора после третьего курса ушел в поездные контролеры.
Потом он попался на взятке и сел на неуютную скамью, правда, намного позже того срока, который я ему когда-то мысленно уготовил. Просто у пройдох редко все кончается гладко. Моя подруга, ставшая женой Жоры (это имя я изменил), аккуратно носила ему передачи, что только делало ей честь.
* * *
До семьдесят шестого года имя Корчного фигурировало среди звезд советского спорта. За десять лет, предшествовавших побегу, он выиграл двенадцать крупных международных турниров: в Ленинграде, Бевервейке, Мальорке, Сараеве, Гастингсе и других городах. На его счету были победы в претендентских матчах на звание чемпиона мира над С. Решевским, Э. Мекингом, М. Талем, Т. Петросяном. Четырежды он становился чемпионом страны. И неизменно играл на одной из первых досок команды СССР, побеждавшей на шести всемирных олимпиадах и пяти чемпионатах Европы.
Считается (возможно, не без оснований), что у таланта свой щит от житейских напастей, повышенная чувствительность и ранимость. Многие знали о цели, которую еще в юношеские годы поставил перед собой Корчной, — стать чемпионом мира. Человек, вынашивающий такую мечту, имеет право на некоторую замкнутость. Он и раньше не искал и не имел друзей — к нему тянулись многие, он недвусмысленно отвергал попытки завязать товарищеские отношения. Делил мир на тех, кто может содействовать достижению цели, и на тех, кто мог стать поперек пути. Первых чтил через силу, подчеркивая дистанцию между ними и собой. Вторых третировал в меру немалых своих способностей.
— Вы спрашиваете меня, как пришел Корчной к роковому решению отказаться от Родины? — говорит В. Д. Батуринский. — Когда я впервые узнал об этом, был удивлен и огорчен. Но после того, как миновал эффект неожиданности, проанализировав свои личные впечатления от встреч и бесед с Корчным, я сделал вывод, что в какой-то мере его поступок, увы, не случайность, что предпосылки были. Корчной давно известен своим эгоцентризмом, несдержанностью, пренебрежительным отношением к коллегам. Переоценивал себя. Вспоминаю, как в семьдесят первом, а может быть, и в семьдесят втором году получил от него письмо; в нем были такие строки: «Вот я испытываю определенные трудности в подготовке к соревнованиям, а ведь вы-то хорошо знаете, что я единственный, кто способен остановить Фишера».
Многие выступления Корчного сопровождались инцидентами. Могу вспомнить, например, его давний полуфинальный матч претендентов с Михаилом Талем, когда впервые проявились навязчивые идеи Корчного. Ему не нравился взгляд врача, приехавшего с Талем из Риги, и он чуть не со скандалом потребовал пересадить его подальше. Или вспомним беспардонные заявления, представителям зарубежной прессы, которые сделал Корчной после проигрыша финального матча претендентов Анатолию Карпову. Сколько было в них желчи, зависти, не случайно ведущие гроссмейстеры страны выступили с отповедью.