Мерценарий
Шрифт:
– Все, - сказал Маадэр в пустоту перед собой.
Непослушной рукой он нащупал замок и распахнул дверь. Свежий ночной воздух, смешанный с ледяной влагой, ворвался внутрь, но сейчас Маадэр обрадовался ему. Он прополз к образовавшемуся проему и, не удержавшись, вывалился наружу. Тело еще не подчинялось ему полностью.
«Сейчас пройдет, - пообещал Вурм, - И зрение я вернул».
Мир, как и прежде, был серым и черным. Маадэр коснулся ладонью мокрого асфальта и некоторое время смотрел на свои пальцы.
– Ничего не изменилось. Дьявол, ты опять что-то перепутал! Вурм! Верни мне глаза!
«Ты идиот. Снаружи ночь».
Маадэр
Он позволил себе еще несколько секунд бездействия, потом поднялся и залез обратно в кузов.
– Посмотрим, ради чего я пережил несколько не самых приятных минут в моей жизни… - пробормотал Маадэр, запуская руки в карманы коллекционера. От мертвеца несло паленым, едким, его лицо превратилось в один большой ожог, от которого Маадэр машинально отводил взгляд. Вряд ли этот несчастный ублюдок успел составить свое мнение об ардорите до того, как невидимый огонь выжег его изнутри, - Негусто, я ожидал более солидного улова.
«Ты сам чуть не стал уловом».
– Восемьдесят рублей наличными. Это едва ли стоило моего времени.
На голове мертвеца была не новая, но еще достаточно сохранившаяся фетровая шляпа с мягкими полями. Поколебавшись, Маадэр снял ее и, покрутив в руках, нахлобучил на свою голову. Он не любил присваивать вещи мертвецов, от которых еще пахло их прежними хозяевами, но ничего не мог с собой поделать. Головной убор на Пасифе был не столько предметом моды, сколько насущной необходимостью, хоть как-то позволявшей справляться с местной погодой, а также относительно прикрывать лицо. Маадэр не любил, когда его узнавали на улицах, и сейчас причина для этого была веской как никогда.
«Кажется, я опять становлюсь мародером, - подумал он, поправляя на голове непривычную шляпу, - Пожалуй, это можно считать понижением по карьерной лестнице».
Оружия у коллекционера не оказалось, Маадэр вывернул карманы и обнаружил лишь иньектор вроде того, что был у женщины. Коллекционеры или были слишком самоуверенны. Либо они не опасались сопротивления своих жертв, либо же были дураками. Маадэр склонен был поверить в первое.
Он забрался в кабину и осмотрел второго мертвеца. Тому повезло больше – тяжелая пуля вошла аккуратно в затылок и вышла через лоб, уже не так аккуратно. Но, по крайней мере он умер сразу. В его профессии это можно было считать и везением.
– Сорок шесть рублей… Господи, если в этом городе обеднели даже коллекционеры, верный знак – пора отсюда бежать…
«Ты можешь взять автомобиль. На черном рынке за ночь тебе не получить за него и половины, но все равно это добрых три-четыре сотни».
Маадэр покачал головой. Он хорошо знал правило мелких хищников Девятого – никогда нельзя открывать пасть шире, чем требуется для того чтоб утащить добычу. И пусть добычей сегодня станет мелкая рыбешка, зато сам сохранишь голову…
– Я предпочитаю не связываться с громоздкими вещами. Автомобиль – слишком броско, слишком заметно. В Восьмом он не бросился бы в глаза, но тут выглядит как золотой зуб во рту лепра. Нет, с этим хламом мы простимся.
«Ты только что убил двух человек ради денег, которых тебе хватит в лучшем случае на пару дней».
– Я не собираюсь обустраиваться
«Ты ничего не забыл?»
– А?
«Женщина».
Маадэр негромко выругался.
– Вылетело из головы. Думаешь, это обязательно?
«Она видела твое лицо. Уверяю, забудет она его не скоро. Оставишь ее – еще до рассвета тебя найдут и заживо препарируют. Думай сам».
Маадэр вздохнул.
– Что ж, по крайней мере она умрет счастливой.
Он вернулся к автомобилю. Женщина лежала на прежнем месте, неподвижная и съежившаяся. Лицо ее было искажено, веки приоткрыты, глаза закатились. Едва ли то, что она сейчас переживала, доставляло ей удовольствие.
– Тем лучше… - пробормотал Маадэр, доставая револьвер, - Будем считать, что я оказал тебе услугу…
В холодной ночи одинокий выстрел треснул сухо и неприятно.
8
Человек, который сидел напротив Маадэра, не постарел за все это время ни на год. Это показалось ему странным.
На Пасифе быстро стареют. У тех, кто прибыл сюда в двадцать лет, седина появляется в двадцать пять. Те, кто здесь родился, до седины редко доживают. Он выглядел так, как десять лет назад – аккуратная борода, скрывающая массивный подбородок боксера, и очки в тонкой серебристой оправе, с которыми он делался похожим на добродушного, уже начинающего стареть, университетского профессора. Добродушие Гэвина Велрода было частью его фальшивой кожи, его маскировки. И он пробыл на Пасифе достаточно долго, чтобы его маскировку можно было считать удачной.
– Ты ошибся, Куница, - четко и безжалостно произнес Велрод, глядя Маадэру в глаза.
Маадэр ощутил неприятную сухость в горле.
– Я действовал по ситуации.
– Когда агент действует по ситуации, забывая про инструкцию, это значит, что ситуация требует решительных действий, а агент в состоянии контролировать ее любым доступным способом. Ты контролируешь ситуацию, Куница?
Куницей называл его только он. В отделе «Куница» было его оперативным позывным. Позывных было много, у каждого свой, время от времени агенты менялись своими именами, возникали другие… «Сойка», «Господин из Дрездена», «Снеговик», «Иоанн», «Квадрат» - в Конторе уважение к конспирации прививали в первую очередь. Но никто не называл ими друг друга в разговоре. Невысокий субедар по имени Этельберд Йенч стал исключением.
Маадэр не ответил. Велрод не любил задавать риторических вопросов, считая их тратой времени, но по его тону всегда можно было понять, требует ли заданный им вопрос ответа. Иногда вопрос требовал мгновенного ответа. Иногда наставник не торопил, но требовал полной в этом ответе уверенности. Люди, которые не были способны ответить на поставленный вопрос, в их отделе надолго не оставались.
– Три тела, - Велрод загнул три пальца. Пальцы у него были крепкие, смуглые, - Знаешь, сколько денег в тебя вложил Консорциум, Куница? Тебе таких денег в руках держать никогда не придется. Над тобой работали лучшие профессионалы, которые пытались превратить тебя в эффективный и надежный механизм, способный на самую тяжелую, самую жесткую, самую невыносимую работу. Ты собран их руками, Куница.