Мэри, или Танцы на лезвии
Шрифт:
Приглядываюсь к нему, напрягая память, и – о, ужас!.. Это Максим. Максим Нестеров, мой бывший любовник, человек, с которым я прожила вместе несколько лет и которого прогнала...
– Ты?! – с трудом выговариваю я, еле разлепляя спекшиеся губы.
– Молчи, Маша, не надо... – перебивает он. Маша. Не Мария.
– Зачем?.. Зачем ты меня трогал? Меня все равно убьют – не здесь, так в другом месте...
– Перестань, я тебя прошу. Пока ты со мной, ничего не случится.
– Ты не знаешь... ты просто ничего не знаешь... – Голос сорвался, я закашлялась, заплакала, и Нестеров сделал мне укол, после которого я
Просыпаться страшно. Я лежала с закрытыми глазами и думала: а вот если я их открою – а рядом сидит Костя, что тогда? Он убьет меня здесь, в палате, или заберет к себе? Лучше бы здесь – потому что я прекрасно знаю, какое чудовище на самом деле мой лощеный с виду супруг и как ему ничего не стоит каждый день отрезать от меня по кусочку – как от его любимой бастурмы. Нет, уж лучше пусть здесь, раз – и все...
Максим зашел снова, я узнала его по запаху туалетной воды – он был удивительно постоянен. Раз он здесь – значит, можно открыть глаза.
Лицо Нестерова выражало решимость, он подвинул к кровати стул, уселся, своим видом давая понять, что не уйдет, пока не выяснит все, что ему интересно, и так и заявил:
– Рассказывай.
– Что... что ты хочешь?
– Правду.
– Какую правду ты постоянно требуешь от меня, Макс? И тогда, и сейчас?
– Мария, я тебя очень прошу – расскажи, чтобы я мог помочь.
Мне стало смешно:
– Помочь? Ты – мне? Ну да...
– Почему ты не веришь? Я вызову милицию, тебе обеспечат охрану...
– Ох, Макс, Макс, ты все такой же идеалист... Костиных людей не остановит отряд ОМОНа, если они решат попасть в твою больницу, а ты говоришь – милиция... Да и не даст мне никто никакой охраны – с чего? Кроме моих слов, ничего нет – а вряд ли то, что я скажу, нормальным людям не покажется, мягко говоря, бредом.
– И что ты предлагаешь? – Максим снова взял мое запястье, привычным жестом положил пальцы и посчитал пульс.
– Оставить меня в покое.
– Ну, нет! – усмехнулся Макс. – Ты свалилась мне на операционный стол тридцать первого декабря после стольких лет отсутствия – и я теперь должен отступить? Даже не проси.
– Нестеров, ты забыл, из-за чего мы расстались. И забыл, что я сделала потом. Я не хочу быть обязанной тебе.
Эта фраза преследует меня – уж слишком часто ее повторяю, ну, да ладно. Зато честно.
Максим, однако, не разделял моего мнения, что тоже вполне очевидно: ему-то как раз интересна именно моя зависимость от него. Судя по гипсу на обеих ногах, я еще и физически оказалась в капкане.
– Маша, – внушительно заговорил Нестеров, стараясь поймать мой взгляд. – Маша, я тебя очень прошу, спрячь на время свою гордость и независимость. Я не буду претендовать на что-то, это глупо и непорядочно. Я просто хочу помочь.
Как объяснить человеку, что в данной ситуации вреда от него будет больше, чем пользы? Мало того – он подставит собственную голову под удар. Я и так уже виновата в смерти Германа, Ивана, Задорожного, собственного отца – и кто знает, кого еще убрали с дороги головорезы моего супруга, пытаясь достать меня? К чему мне еще и гибель бывшего любовника? Как донести до Максима простую мысль о том, что бывают ситуации, в которых бессильна не только медицина, но и господь бог?
Но Нестеров ждал, и мне пришлось вкратце выложить ему историю с гибелью Германа, книгой, Костиной
Лицо Макса вытянулось – ну еще бы, он-то считал меня ни на что не годной, кроме как «ногами дрыгать», как он определял род моих занятий в свое время.
– Н-да... – протянул он, взъерошив волосы. – Все не так просто, как я думал... Но ничего – просто так я тебя не отдам.
Я только усмехнулась. А что я должна была сказать, что мне ни к чему его геройская смерть?
– Я устала, Макс. Можно, я посплю?
– Собираешься погибать с гордо поднятой головой? – неловко съязвил он и сам, похоже, устыдился, поднялся торопливо и вышел, плотно закрыв дверь палаты.
Спать я не стала. Какой уж тут сон... В голове менялись картинки, мелькали лица, обрывки слов, фраз. Интересно, мою сумку из машины кто-нибудь забрал? Там все документы, мой блокнот, в который я периодически записываю какие-то мысли. Наверное, забрали – вроде бы положено...
Интересно, где телефон? Я не помнила, куда сунула трубку: в карман шубы, в сумку, просто кинула на пассажирское сиденье. Попросить хорошенькую кудрявую медсестричку поискать и принести? Вряд ли станет – все-таки праздник, хлопоты... Да и к чему мне телефон? Я что, жду звонка? Да, жду... жду, как никогда прежде. Неужели он не почувствует и не позвонит? Неужели никогда не узнает, что со мной случилось? Неужели Марго так и будет считать, что я просто уехала и пропала? Господи, как больно плакать...
Кудрявая девушка в сдвинутой на макушку голубой одноразовой шапочке вошла в палату с лотком, на котором возвышался пузырек с прозрачной жидкостью.
– Укольчик сделаем.
«Арина Василькова» – значилось на бейджике, и я чуть улыбнулась – надо же, какая фамилия.
– Арина... я могу вас попросить?
– О чем? – Ловко вколов иглу и почти безболезненно введя лекарство, Арина посмотрела мне в глаза.
– Вы не могли бы найти мой телефон?
– Он у Максима Дмитриевича, в ординаторской. Вы не волнуйтесь, и сумка ваша там же, будете выписываться – заберете. А телефон нельзя сюда, тут же аппаратура. Если что-то срочное передать кому – скажите мне номер, я позвоню и скажу, – предложила она, поправляя выбившуюся из-под шапочки кудряшку.
– Нет, спасибо. Меня никто не ищет.
Сказав это, я вдруг словно услышала фразу со стороны – а ведь действительно никто... Я могла бы позвонить Марго, просто дать ей знать, услышать ее голос. Но что-то останавливало. Возможно, Алекс прав в том, что я должна исчезнуть из ее жизни, тогда Марго сможет полностью сосредоточиться на нем, и у них все наладится.
Я снова задремала, а когда вновь открыла глаза, то с удивлением обнаружила рядом с кроватью металлическую каталку, укрытую простыней. Рядом стоял Макс и крутил в руке кусок клеенки с длинным бинтом, продетым в прорезь.