Мэри. Не герой моего романа
Шрифт:
Полковник Фарджел отошёл от них и продолжил свой разговор с Каммингом и миссис Лодж, вполне удовлетворённый ответом Мэри. Она же опять осталась наедине с мистером Треверсом. Не зная, куда деться и как прервать это неприятное затянувшееся молчание, она краснела от досады на себя, но не могла заговорить. Мэри хотелось присоединиться к гостям, она робела перед мистером Треверсом.
– Вы, мисс Лодж, наверное, жалеете, что мы лишили вас общества вашего жениха, а вместо этого навязали своё, которое вам явно не интересно. Что ж, я могу уйти развлекать вашу матушку. Но боюсь, попросить мистера Камминга вернуться - не в моей власти.
– Продолжил разговор мистер Треверс. Его холодные, серые, с каким-то льдистым оттенком, глаза, насмешливо блестели, словно вызывая на грубость.
Мэри вывел из себя этот тон мистера Треверса. Что он о себе возомнил! Почему он, совсем чужой ей человек, имеет право так с ней разговаривать? Она не позволила бы такого даже близким друзьям.
– Джеймс не мой жених! Он мой кузен и я вовсе не собираюсь за него замуж!
– пылко ответила девушка.
Всю робость перед Треверсом как рукой сняло. Сейчас она была, пожалуй, даже красива в своём гневе. Глаза её возмущённо блестели, щёки пылали, рот - упрямо сжат. Русый локон, выбившийся из причёски и непослушно свисавший на глаза, дополнил картину.
Девушкой можно было залюбоваться. После небольшой паузы, мистер Треверс уже тише ответил:
– Но ваша матушка, полагаю, другого мнения. Ей очень нравится ваш кузен.
Мэри невольно повернулась туда, где Камминг и Фарджел развлекали миссис Лодж, и увидела, с каким самодовольством та смотрела на Джеймса, пока он с ней разговаривал. Да, матушка навряд ли разрешит ей выйти замуж за того, кого она, Мэри, полюбит. Девушка на минуту задумалась об этом, и лицо её омрачилось.
Треверс не мог знать, какие мысли или воспоминания вызвал он к действию своими словами, но, увидев, как поменялось лицо девушки, произнёс:
– Пожалуй, я был слишком дерзок, напомнив вам что-то неприятное, - невольно его голос зазвучал мягче, а в глазах пропала насмешка. Минуту назад он готов был смеяться над всем миром. Но встретив чистое юное существо, которое он внезапно разгневал своей дерзостью, мистер Треверс усмирил свой характер.
– Нет, ничего такого, о чём мне было бы неприятно вспомнить, - ответила уже спокойно Мэри.
– Боюсь, что вы заставили меня задуматься, а это не слишком приятное занятие для такой девушки, как я. Ум девушку не красит.
– Почему же?
– Ну так обычно считается. Ибо она начинает обо всём иметь своё мнение, а оно не всегда совпадает с общепринятым.
– Так какое же сейчас вы подумали мнение, отличное от общепринятого?
– Боюсь, вам оно придётся не по нраву.
– И всё же я охотно его выслушаю.
– Я подумала, что грешно заставлять девушку выходить замуж, только потому, что для обоих это считается выгодной партией. А потом придавать этому вид любви и до конца жизни нелепо следовать этому виду.
– А что, вы считаете лучшим не следовать виду и жить, не соблюдая приличий?
– О нет! Я вовсе ничего такого не имела в виду! Просто я не люблю ложь и фальшь, мне противна неискренность в любом виде. А людям, живущим в таком супружестве, ежечасно придётся лгать друг другу, не отдавая даже в том себе отчёта.
– Так вы считаете, что брак возможен только по любви?
– Да, для меня ответ именно таков. И я считаю, что любая девушка, если она честна перед собственной совестью, должна ответить также.
– О да, должна! Но многие ли из тех, кто так смело сейчас отстаивает свою точку зрения, проходят искушения богатством? Вы ещё слишком юны, чтобы рассуждать об этом.
– В голосе мистера Треверса прозвучала неприкрытая горечь, а выражение лица стало суровым и грустным.
Мэри заметила эту перемену, но не стала задумываться, чем она вызвана. Она ответила мистеру Треверсу. Но ответ прозвучал тише. Пламя гнева, разгоревшееся в душе, внезапно угасло.
– Я так не думаю. Право рассуждать о чём-либо не зависит от физического возраста человека, только от того, насколько он знает Божий закон и собственную натуру.
– Всё равно, вы слишком молоды и ваше мнение может измениться.
– Я надеюсь, что оно не изменится, иначе я бы сама себя не уважала.
Сказав это, девушка гордо подняла голову, но поймав на себе странный, испытующий взгляд мистера Треверса, зарделась и опустила глаза. Она стояла так, стесняясь, не смея даже шевельнуться. Странная робость снова, как и в начале разговора сковала её. Мистер Треверс, кажется, внимательно, но молча изучал её. Она не успела спросить, какие он сделал выводы, когда их общение прервал полковник Фарджел. Он уже прощался, и Треверс сразу присоединился к другу, тоже попрощавшись с Мэри. Ей показалось, что, уходя, он даже вздохнул с облегчением.
– Мы зайдём на следующей неделе, миссис Лодж!
– Я буду рада вас видеть снова. Да думаю, и Мэри с Джеймсом тоже.
– Я буду очень рад!
– горячо поддержал эти слова Джеймс.
– Не забудьте, полковник, вы можете охотиться в моих угодьях, сколько захотите. А вы, мистер Треверс, не любите ли охоту?
– Джеймс повернулся к Треверсу, ожидая ответа.
– Боюсь, я разочарую вас, мистер Камминг - я мало смыслю в этом деле.
– Ну в таком случае, всё равно, приходите вместе с вашим другом. Пока он будет охотиться, вас займёт миссис Камминг и моя сестра Маргарет. И, я думаю, вам не покажется тогда времяпрепровождение таким скучным, как сегодня.
– Я постараюсь прийти.
На этом джентльмены откланялись. Вслед за ними отправились по домам миссис Уинсли и миссис Кирк с дочерьми, бурно обсуждая сегодняшние события.
Глава 2
Весеннее солнце заливало ярким светом большую комнату. Несмотря на массивную старомодную кровать с балдахином и пологом, потёртые кресла и тяжёлый туалетный столик с зеркалом и лепными золотыми херувимами на раме, комната казалась уютной. Она хотя и была обставлена в таком же стиле и тонах, как и, ненавистная Мэри, гостиная, (а тёмные деревянные панели на стенах словно были созданы для того, чтобы навевать уныние), но тепло юной, свежей жизни чувствовалось здесь особенно, бросая какой-то новый отсвет на все предметы. Мэри привнесла в комнату дорогие сердцу краски. Яркая кружевная скатерть на туалетном столике, букет, перевязанных атласной ленточкой первоцветов в вазе, розовая девичья шляпка, небрежно брошенная на кровать, связка писем, вставленных между рамой и зеркалом, а на кресле - любимые романы - всё здесь дышало своей собственной нежной жизнью.