Меридон (др.перевод)
Шрифт:
Я покраснела от дерзости Дэнди и от взгляда Джека, открывшего в изумлении рот.
– Какая разница, – решительно сказала я. – Я достаточно здорова, чтобы работать, и отдых мне не понадобится. Как бы то ни было, в гостиной я сидеть не хочу.
Роберт отодвинул стул, и тот скрипнул по выложенному камнем полу.
– Столько шума попусту, – сердито сказал он и вышел из кухни.
Дэвид тоже поднялся.
– Полчаса отдыхаем, – сказал он нам троим. – Хочу взглянуть на твоего знаменитого коня, Меридон.
На это я улыбнулась и повела их всех, в том числе и миссис Гривз, на конюшенный двор, посмотреть на моего коня, на моего
Он был прекрасен. При дневном свете, на знакомом конюшенном дворе он был еще прекраснее, чем я помнила. Шея у него высоко изгибалась, словно в нем была примесь арабской крови. Масти он был темно-серой, с оловянным отливом на задних ногах. Грива и хвост были чистейшего белого цвета с серебром, а по серой морде шла светлая проточина, едва заметная. На всех четырех длинных ногах были белые чулки. Услышав мои шаги, он заржал и вышел из конюшни в одном недоуздке так кротко, словно в жизни не сбросил ни одного седока и не перекатился, давя его спиной. Он вскинул голову и отпрянул, увидев остальных, и я велела:
– Отойдите, особенно вы, Джек и Дэвид. Он не любит мужчин!
– Тогда Меридон он подойдет, – сказала Дэнди Джеку, и тот, улыбнувшись, кивнул.
Море стоял довольно спокойно, и я взялась за верхний ремень недоуздка, погладила коня по шее и прошептала, чтобы он стоял смирно и не пугался, потому что никто его больше не обидит и не станет на него кричать. Я услышала, что шепчу ему ласковые слова с любовью, говорю, какой он красивый – самый красивый конь на свете! И что он должен остаться со мной навсегда. Что я выиграла его, когда Роберт побился об заклад, но на самом деле мы просто нашли друг друга и больше не расстанемся. Потом я повела его по дорожке вдоль сада на луг и развернула, чтобы другие посмотрели.
– Тебя нужно будет отпускать, чтобы ты с ним занималась, – криво улыбнулся Дэвид, глядя на мое восторженное лицо, когда Море вытянул длинную шею и гордой длинной рысью пошел вокруг луга.
– Роберт так и так хотел, чтобы я работала с другими лошадьми, – сказала я. – Я и не должна была совсем переходить к вам в обучение.
Дэвид кивнул.
– И ты начала копить сбережения, – заметил он. – Ты еще будешь леди, Меридон.
Я готова была улыбнуться и отшутиться, когда вдруг вспомнила цыганку на углу в Солсбери, как раз перед тем, как впервые увидела Море, до пари, до того, как села на коня и упала. Она сказала, что у меня будет дом, свой господский дом. Сказала, что моя мать и ее мать приведут меня домой и что я там буду дома куда больше, чем любая из них. Я действительно стану леди, выбьюсь в господа. Дэвид увидел мое отсутствующее лицо и тронул меня за плечо. Я не отшатнулась от его прикосновения.
– Пенни бы дал, чтобы узнать, о чем ты думаешь, – сказал он.
– Я вас не стану грабить, – тут же ответила я. – Ни о чем таком, чем стоило бы поделиться, я не думала.
– Тогда я прерву твои мысли кое-какой работой, – быстро сказал он и повысил голос, чтобы остальные его тоже услышали. – Идемте, вы, двое! Бегом до амбара, чтобы разогреться. Раз, два, три, пошли!
То, что мы делали в тот день, повторялось каждый день до конца недели, а потом и на следующей. Мы работали, бегали, упражнялись, подтягивались на перекладине, отжимались от пола на руках. Каждый день мы становились сильнее, могли пробежать больше, сделать больше упражнений. Каждый день боль становилась чуть слабее. Я поняла, как раскачиваться на учебной трапеции:
А однажды, на третьей неделе, пока Дэнди и Джек упражнялись на высокой трапеции под потолком амбара, Дэвид позвал меня, занимавшуюся на учебной трапеции, вниз.
Я соскочила на землю и выжидающе посмотрела на него. Теперь я почти не задыхалась.
– Я хочу, чтобы ты сегодня попробовала забраться по лестнице, – мягко сказал Дэвид. – Не качаться, если не захочешь, нет, Меридон. Я обещал, что не стану тебя заставлять, и я сдержу слово. Но ты должна понять, что больше не боишься высоты – теперь, когда ты так уверенно работаешь на учебной трапеции. К тому же, когда висишь на трапеции, до сетки столько же, сколько у тебя теперь до пола. И это так же безопасно, Меридон. Бояться нечего.
Я перевела взгляд с его убедительных голубых глаз на площадку, закрепленную у потолка амбара, на Дэнди, уверенно раскачивавшуюся на трапеции. Они с Джеком отрабатывали трюки с сеткой. Пока я смотрела на них, не зная, смогу ли забраться по лестнице на неустойчивую площадку, Дэнди спрыгнула с нее, держась за перекладину, а потом полетела, свернувшись клубком. Она сделала сальто, упала спиной на сетку и, улыбаясь, подскочила вверх.
– Я попробую, – сказала я, сделав глубокий вдох. – Хотя бы заберусь наверх.
– Умница, – тепло отозвался Дэвид.
Он похлопал меня по спине и позвал Дэнди.
– Полезешь по лестнице следом за сестрой. Она собирается посмотреть, что видно сверху.
Джеку он щелкнул пальцами.
– А ты спускайся, – сказал он. – Незачем всех троих наверху держать.
Я знала, как забираться по лестнице, – с пятки на носок, с пятки на носок, – и знала, как толкаться ногами, не пытаясь подтянуться на руках.
Веревочная лестница закачалась, когда я начала подниматься, и я прикусила язык от испуга.
Я боялась шагнуть с лестницы на площадку. То был лишь крохотный кусок дерева с двумя торчащими шестами, чтобы держаться. Шириной она была всего в половину моей ступни, и мои босые пальцы загибались за ее край, словно я ими хваталась, как мартышка, танцующая на палке. На полусогнутых ногах я пыталась удержать равновесие. Живот у меня свело, от страха мне захотелось писать. Держаться было не за что – не было ничего прочного, ничего надежного. Я тихо всхлипнула.
Дэнди, поднимавшаяся за мной по лестнице, услышала.
– Хочешь спуститься? – спросила она. – Я тебя провожу.
Теперь я скрючилась на площадке, слегка склонившись вправо, и обеими руками держалась за левый шест. Я взглянула на качающуюся лестницу, где ждала Дэнди, и поняла, что боюсь ее не меньше, чем трапеции.
– Я боюсь, – сказала я.
От страха у меня сжалось горло, я едва могла говорить. В животе стучало от ужаса, колени были согнуты, как у старой дамы с ревматизмом. Выпрямиться я не могла.
– Плохо? – крикнул снизу Дэвид.