Меридон, или Сны о другой жизни

Грегори Филиппа

— Ты так говоришь, потому что не переносишь, чтобы к тебе прикасались, — лениво говорила мне Данди, пока наш фургон медленно катился по дороге в Солсбери на ярмарку. — Ты такая же, как твои дикие пони. Я единственный человек, которого ты можешь выносить рядом с собой, и даже мне ты не позволяешь заплетать твои волосы.

— Мне это не нравится, — объяснила я. — Я терпеть не могу, когда отец сажает меня на колени, если он пьян. Или когда ребенок Займы трогает меня. Меня начинает бить дрожь. И я ненавижу быть в толпе. Я люблю, когда рядом никого нет.

— А

я как кошка, — призналась Данди. — Я люблю, когда меня гладят. Я даже против отца не возражаю. Прошлой ночью он дал мне полпенни.

— А мне он никогда ничего не дает, — с раздражением пожаловалась я. — Хоть без меня он никогда бы не продал эту лошадь.

— Как ты думаешь, этот пони сбросит дочку фермера? — со смешком в голосе поинтересовалась Данди.

— Похоже на то, — безразлично ответила я. — Если бы папаша не был идиотом, он бы увидел, что я едва справляюсь с лошадью, и то только потому, что она чертовски устала.

— Будем надеяться, что будущая хозяйка лошади отличный наездник, — сказала Данди.

Мы немного помолчали. В тишине фургона, который еле тащился по грязной дороге, слышно было бормотание отца, разучивающего карточные фокусы, и похрапывание Займы, улегшейся рядом со своим ребенком.

— Может, он даст нам пенни на подарки, — предположила я без особой надежды.

— Я дам тебе пенни, — просияла Данди. — Я стащу для нас шестипенсовик, и мы с тобой сбежим на всю ночь — накупим себе сластей и погуляем на ярмарке.

Я улыбнулась ей в предвкушении этого рая и отвернулась к стене. Фургон все катил и катил вперед, покачиваясь на рытвинах и ухабах дороги, ведущей к Солсбери. И у меня не было другого дела, как только дремать и мечтать о Вайде и придумывать способы, как нам с Данди спастись от отца.

ГЛАВА 2

Это было долгое, выматывающее душу путешествие по долине реки Эйвон, вниз к Солсбери, вдоль влажных полей и пастбищ с круторогими коричневыми коровами, стоящими по колено в мокрой траве. Мы проехали через Фортинбридж, где маленькие дети долго бежали за нашим фургоном, свистя нам вслед и бросая в нас камнями.

— Поди-ка сюда, — позвал меня однажды отец, сидевший у стола и тасовавший карты. — Смотри. — Он привязал поводья к краю фургона и стал опять тасовать карты, подрезая и вновь смешивая их. — Заметила что-нибудь? — требовательно спросил он.

Иногда мне удавалось разглядеть тайное движение пальцев, нащупывающих в колоде крапленые карты, иногда нет.

Он не был хорошим шулером, это ремесло требовало сноровки, ловких рук и свежей колоды. Наши засаленные карты не тасовались достаточно легко.

— Я видела отогнутую карту, отец, — сказала я. — Это неудачный трюк.

— У тебя, чертовки, глаза как у рыси, — недовольно нахмурился отец. — Сделай это сама, если ты такая умная.

Я аккуратно собрала карты, отбирая в правую

руку те, что покрупнее. Затем, сложив их веером, я сделала вид, что заметила на столе насекомое, и смахнула его картами, отчего на них образовался незаметный изгиб, и теперь я отлично чувствовала пальцами меченые карты. Глядя отсутствующим взглядом в окно, я стала сдавать, оставляя мелочь отцу, а крупные карты — себе.

— Я все видел, — удовлетворенно сказал отец. — Здорово ты сделала мостик из карт, якобы смахивая жука.

— Это не считается, — возразила я. — Если бы ты был простофилей, которого надо ощипать, ты бы даже не заметил этого трюка. Ты же не видел, что я подтасовываю карты.

— Не видел, — неохотно признал отец. — Но ты все равно должна мне пенни за то, что я заметил фокус. Отдай карты обратно.

Я протянула ему колоду, и он принялся вновь и вновь тасовать ее своими скрюченными пальцами. «Нет смысла учить девчонок чему-либо, — бурчал он про себя. — Если они и могут заработать деньги, то только горизонтальным ремеслом. Бабы — это лишнее племя на земле».

Я оставила папашу наедине с его жалобами и забралась обратно на свою койку. Напротив изнывала от безделья Данди, все расчесывая и расчесывая свои волосы, внизу дремала Займа с ребенком, сосущим грудь. Я отвернулась и высунулась в окно. Кролик перебежал дорогу позади нашего фургона, поблескивающая невдалеке река несла свои воды на север, к Солсбери, куда направлялись и мы.

Отец знал Солсбери очень хорошо, он пытался там купить пивную, но прогорел и вместо этого приобрел тот жалкий фургон, в котором мы сейчас путешествовали. Ярмарка устраивалась за городом, и мы медленно проезжали шумные улицы, приводившие в восторг Данди и ужасавшие меня. Когда мы приехали на место, ярмарка уже была в разгаре; на поле скопилось много фургонов, и целые табуны лошадей пощипывали короткую траву.

— Отличные лошади, — сказала я отцу.

Он зорко огляделся кругом.

— Ага, — согласился он. — И мы должны получить хорошую цену за наших кляч.

Я ничего не ответила. Позади нашего фургона были привязаны две лошади: одна из них такая старая, что ее хриплое дыхание было слышно даже в пяти шагах. Другая же была двухлетним, слишком молоденьким для дрессировки пони.

— Жеребца мы выдадим за горячего молодого скакуна, — конфиденциально сообщил мне отец. — А пони пойдет под дамское седло.

— Он еще совсем не обученный, — осторожно возразила я.

— Его купят из-за масти, — уверенно ответил отец, и мне нечего было возразить.

Жеребенок действительно был очень красивого серого цвета, почти серебряный, с атласным блеском на шкурке. После того как я вымыла его и начистила ему копыта, он стал похож на сказочного единорога.

— Может быть, — согласилась я. — Отец, если ты продашь лошадей, можно, мы с Данди пойдем на ярмарку и что-нибудь себе купим?

Отец нахмурился, но сегодня он не был зол: предвкушение ярмарочной суеты и больших прибылей подняло его настроение, насколько это было возможно.