Мерило истины
Шрифт:
— Чего отстаешь-то? — хрипло спросил он в кадр и с натугой сглотнул. — Не тормози. Вперед!
Оператор, который, в общем-то, прекрасно поспевал за длинноволосым, ничего отвечать не стал. Человек в белом плаще резко (кажется, излишне резко) развернулся и зашагал дальше, оставляя с одной стороны памятник, с другой — свежевыкрашенный ядовито-зеленой краской стенд с большими фотографиями, над которыми можно было разглядеть начало надписи: «Лучшие лю…». Что, очевидно, означало: «Лучшие люди нашего города».
Позади исполинского Владимира Ильича, указующего полусогнутым
— Извините! — так истерически громко, что азиат отпрыгнул, выпустив из рук веревку.
Перейдя тротуар, человек в плаще ступил на неширокую проезжую часть, за которой темнела причудливыми чугунными вензелями высокая ограда, предваряемая еще одной пешеходной дорожкой. За оградой располагался аккуратный двор, а во дворе — укрупненное пристройками многоэтажное здание, имеющее над парадным крыльцом огромную надпись: «Правительство Саратовской области».
На крыльце, опустив голову и сцепив за спиной руки, меланхолично прогуливался охранник в черной униформе.
Человек в белом плаще беспрепятственно пересек проезжую часть (за то время, пока он ее переходил, мимо него со шмелиным гудением промчался только один автомобиль) — и приблизился к чугунной ограде.
Тут невидимый оператор в первый раз подал голос.
— Может, к проходной лучше? — тревожно осведомился он. — Проходная за углом. У них, к тому же, огнетушители должны быть… И все остальное…
Длинноволосый, дергая шеей, оглянулся по сторонам.
— И тут пойдет, — хрипло проговорил он. — Вот еще — вокруг бегать…
Где-то в недрах его белого плаща запиликал мобильник. Длинноволосый достал телефон, глянул на дисплей и оскалился в кривой улыбке. Сбросил вызов, но телефон тут же запиликал снова. Длинноволосый несколько раз с шумом вдохнул и выдохнул, помедлил, явно колеблясь… Но все-таки поднес мобильник к уху.
— Поздно меня уже отговаривать, — заговорил он, видимо, перебивая звонившего. — Я все решил. Да, это мой выбор. Самостоятельный! Да, такой вот у меня метод борьбы… Не успеешь, Никита, я уже на месте… Сам ты псих. Иначе они ни черта не поймут. Все, отбой! Отбой, говорю!
Он бросил мобильник в карман плаща. Аппарат опять испустил тонкую трель, человек в плаще, чертыхнувшись, вытащил его и судорожным тычком пальца отключил вовсе. Потом длинноволосый полез за пазуху и извлек литровую пластиковую бутылку, наполненную прозрачной жидкостью. Открутил крышку и, держа бутылку перед собой, глубоко вздохнул, точно готовясь произнести тост…
…Картинка на мониторе ноутбука несколько раз дернулась. Снова послышался голос оператора — на этот раз в голосе явственно читался испуг:
— Гога, слушай, может, не надо, а? — попросил оператор.
Мужчина в кадре тяжело дышал. Лицо его мгновенно и обильно вспотело.
— Гога, хорош… — сказал оператор. — Пошли отсюда, хватит. Эх, дурак я, связался с тобой, грех
— Согласился, так не ной теперь, — тихо и придушенно просипел длинноволосый Гога. — Думал, я несерьезно все это?..
— Давай хотя бы к проходной подойдем!
— Все, отстань. Делай свое дело — снимай. Сейчас панораму дашь.
Проговорив это, Гога повернулся к прогуливавшемуся охраннику, пнул ногой вензеля чугунной ограды и заорал срывающимся голосом:
— Руки прочь от четвертого детского дома!
Охранник насторожился, обернулся к нему.
— Р-руки прочь от четвертого детского дома! — крикнул Гога снова, уже увереннее и громче.
Охранник заспешил по ступенькам крыльца к ограде. На ходу он говорил что-то в рацию, которую снял с поясного крепления.
— Руки прочь от четвертого детского дома! — в третий раз выкрикнул Гога. — Панораму давай! — прошипел он оператору.
Кадр дернулся. Камера поплыла вкруговую, показывая проходную по ту сторону ограды, в дальнем углу двора, из которой показались два парня в черной униформе… пара прохожих на пешеходной дорожке, двигавшихся прочь от странного крикуна в белом плаще, обернулись и принялись заинтересованно приглядываться… автомобиль, проезжавший мимо, сбросил скорость, и водитель высунулся из окошка… полицейский в накинутом на плечи бушлате вышел на крик из бело-синей каморки опорного пункта, располагавшегося на той стороне проезжей части на краю площади…
— На голову не лей! На голову-то не лей, на волосы не… — забормотал оператор, снова нацеливаясь объективом на Гогу.
Тот, сопя, поливал себя жидкостью из бутылки. Белый плащ его сверху потемнел, смоченные волосы слиплись. Охранник, подбежавший уже к ограде, подозрительно втянул носом воздух и звучно выматерился.
— Ты чего, эй?! — загомонил он, схватив обеими руками завитушки ограды. — Мужик, ты чего? Больной, что ли?
— Руки прочь от четвертого детского дома! — яростно проорал ему в лицо Гога.
— Точно больной… Ты что задумал, придурок?
В кадре появился еще один охранник, постарше, усатый, дородный, сильно запыхавшийся оттого, что бежал через весь двор. Он тоже принюхался и вмиг оценил ситуацию:
— Против чего протестуем? — довольно спокойно поинтересовался он.
— Да насчет детдома, — ответил ему охранник, спустившийся с крыльца, — ну того, где молния шаровая. Леонидыч, что делать-то?
— Ментов вызывать, — посоветовал усатый. — Я, то есть, уже вызвал. Вон они… засуетились через дорогу. Да не переживай ты, Колян, он ведь не на нашей территории. Вот если бы за ограду перелез, тогда другое дело.
Гога отшвырнул в сторону пустую бутылку. Достал дорогую бензиновую зажигалку.
— Мужик, угомонись! — разинул рот охранник с крыльца. — Подумай башкой, что творишь-то!..
— Сколько ж ему заплатили? — вслух начал прикидывать усатый охранник. — Я бы лично и за миллион не согласился.
Камера сделала резкий разворот. От опорного пункта, оглядываясь по сторонам, скорым шагом пересекали дорогу двое полицейских. Камера снова повернулась к Гоге. Тот, плаксиво сморщив лицо, чиркнул зажигалкой.