Мерлин. Книга первая: "Потерянные годы Мерлина"
Шрифт:
Идите за мной, и Мерлин раскроет нам тайну своих потерянных лет. В этом путешествии вы очевидцы, я – летописец, а Мерлин – наш проводник. Призываю вас быть осторожными, ведь волшебники, как вы знаете, полны сюрпризов.
Т.А.В.
Пролог
Создал взмахом руки
Ветер, воду, холмы земли;
Дал всему завершенье.
Кто услышит сказанье,
Но начну я с рожденья
Мерлина
С королевства родного
И бед времени того,
Что случались и в Англии.
– из баллады 13-ого века.
Если я закрою глаза и переведу дыхание в ритм морских волн, мне всё-таки удастся вспомнить этот давно ушедший день. Суровый, холодный и безжизненный. В нём было также мало надежды, как воздуха в моих лёгких.
Много дней прошло с тех пор, больше, чем у меня хватило бы сил посчитать. Но то был яркий день, такой же яркий, как сам Галатор, как день, когда я обрёл своё имя или как день, когда я впервые убаюкивал дитя, имя которому Артур. Возможно он так памятен мне из-за боли, боли от шрама на душе, который никогда не затянется. Или потому, что этот день подводил итог многому. Или, возможно потому, что он обозначил начало: начало потерянных мною лет.
Тёмная волна выросла над разбушевавшимся морем, и из неё поднялась рука. Вместе с волной она поднималась к небу, призрачная, словно дым, тянулась так высоко, как только могла. Браслет из пены обвился вокруг запястья, когда скрюченные в агонии пальцы безуспешно искали что-то. Это была рука кого-то маленького. Рука кого-то слабого, слишком слабого, чтобы продолжать бороться.
Рука мальчика.
Со страшным гулом волна наклонилась, медленно приближаясь к берегу. На мгновение она остановилась, замерев между океаном и землёй, между задумчивой Атлантикой и опасным, обросшим смертоносными скалами берегом Уэльса, известного в то время, как Гвинд. С предсмертным рёвом она наконец опрокинулась, швырнув слабое тело мальчика на чёрные скалы.
Его голова сильно ударилась о камень, так, что череп несомненно бы раскололся, если бы не толстый слой густых волос. Он лежал без движения, пока поднимались волны и свирепел ветер, взъерошивающий волосы, измазанные кровью.
Потрёпанная чайка, увидев беззащитное неподвижное тело между скал, спикировала по кратчайшему пути. Направив свой клюв на лицо мальчика, она схватилась за водоросли, обвившиеся вокруг его уха. Птица тянула и дёргала, недовольно крича.
Наконец водоросли отцепились. Чайка самодовольно прыгнула на оголённую руку. Небольшое тело семилетнего ребёнка всё ещё было прикрыто остатками старой рубахи, изорвавшейся от ударов волн. Но что-то в лице – может, форма бровей или морщинки вокруг глаз – делало его старше своих лет.
Он кашлянул, выплёвывая солёную воду. Чайка с криком отпрыгнула и перелетела на соседний каменный выступ.
Мальчик некоторое время оставался неподвижен. Всё, что он мог чувствовать – вкус песка вперемешку со слизью и рвотой. Всё, что занимало его сознание – пульсирующая боль в голове и маленькие наконечники скал, врезающиеся в плечи.
Он снова закашлял солёной водой. Тяжелый порывистый вдох. Второй, третий. Медленно его тощая рука сжалась в кулак. Волны вокруг вздымались и рушились одна за другой. Долгое время пламя его жизни колыхалось, едва не сдаваясь тьме. За пульсирующей болью сознание казалось ему неестественно пустым, таким же пустым, как эта тьма. Как будто он потерял самого себя. Или кто-то отобрал у него всё, кроме старого страха.
Дыхание мальчика замедлилось, кулак разжался. Он снова набрал воздуха, чтобы откашляться, но внутри было пусто.
Чайка осторожно приблизилась.
Внезапно тёплый поток энергии разлился по его телу. Что-то внутри ещё не готово было умереть. Он снова пошевелился, снова сделал вдох.
Чайка замерла.
Он открыл глаза. Дрожа от холода, повернулся набок. Чувствуя во рту зернистый песок, попытался сплюнуть, но ему помешало обилие солёных водорослей. С тяжёлым трудом он поднял руку и очистил свой рот обрывком рубахи. Затем вздрогнул, почувствовав содранный с затылка кусок кожи. Преодолевая себя, мальчик опёрся локтем на скалу и поднялся.
Он сидел и слушал дыхание воды, шипение пены. Сквозь непрерывный грохот бьющихся о скалы волн, сквозь пульсирующую боль в голове, ему казалось, что он слышит что-то ещё, – возможно, чей-то голос. Голос из другого времени, иного места, владельца которого он не мог вспомнить здесь и сейчас.
Внезапно он понял, что не может вспомнить вообще ничего! Откуда он. Лицо матери. Отца. Имя. Своё собственное имя! Как сильно он ни старался, вспомнить не удавалось. Вспомнить своё собственное имя…
«Кто я?»
Его стон спугнул чайку: она крикнула и улетела.
Он застыл, увидев отражение в лужице воды. Странное лицо принадлежало ребёнку, которого он совсем не знал. Чёрные как уголь глаза и волосы имели лишь небольшие светлые пятна. Уши, треугольные и заострённые, были непропорционально большими по сравнению с остальными частями головы, как и лоб, высоко поднявшийся над глазами. Нос был маленьким и узким, больше похожим на клюв. Он не узнавал себя.
Мальчик собрался с силами и встал на ноги. Голова закружилась, и он снова упал, прекратив попытки, пока боль не утихла. Его глаза блуждали по пустынному побережью. Скалы, скалы были рассыпаны всюду, создавая твёрдый барьер морским волнам. Они нехотя расступались лишь в одном месте – вокруг корней старого дуба. Его серая кора местами потрескалась (старое дерево противостояло океану на протяжении нескольких веков). На ней имелись глубокие раны, оставленные огнём много лет назад. Время испытывало дуб каждый день, заставляя его ствол виться, а кору трескаться. Но пока дерево стояло, и корни цеплялись за камень, выдерживая удары волн и ветра. Благодаря ему сзади росла роща деревьев, на фоне которой скалы казались совсем безжизненными.